Cimrmanologie

Jules Verne

Ze země na Měsíc
→С Земли на Луну прямым путем за 97 часов 20 минут



- I -

GUN-CLUB
→«Пушечный клуб»

Za války Severu proti Jihu vznikl v městě Baltimore v samém srdci Marylandu nový, velmi vlivný klub.
→Во время Гражданской войны в Соединенных Штатах но- вый чрезвычайно влиятельный клуб возник в Балтиморе, главном городе штата Мэриленд.

Každý ví, s jakou energií se u tohoto národa loďařů, obchodníků a techniků vyvinul vojenský pud.
→Мы знаем, с какою силой пробудился тогда военный дух американцев – этого народа предпринимателей, купцов и механиков.

Prostí kupci nechali pult pultem a z čista jasna z nich byli kapitáni, plukovníci, generálové, aniž kdy prošli odbornou-důstojnickou školou ve West-Pointu,
→Простые торговцы бросали свои прилавки и внезапно превращались в капитанов, полковников и генералов, отлично обходясь без дипломов военных училищ Вест-Пойнта;

 brzy se „v umění vojenském“ vyrovnali svým kolegům ze starého světa a jako oni dobývali vítězství, plýtvajíce olovem, miliony a lidmi.
→они быстро сравнялись в «военном искусстве» с европейскими своими собратьями и, подобно им, не жалея ядер, миллионов, а главное, людей, стали одерживать победу за победой.

V něčem však Američané Evropany neobyčejně předčili – a to ve vědě balistické.
→А в артиллерийской науке – в баллистике – американцы, на диво всем, даже превзошли европейцев.

Ne že by jejich zbraně dosáhly vyššího stupně dokonalosti, vyskytovaly se však v nezvyklých rozměrech, a proto měly nosnost až dosud nepoznanou.
→Нельзя сказать, чтобы их приемы стрельбы достигли большего совершенства, но они создали орудия необычайных размеров, бившие на неслыханные до тех пор расстояния.

Ve střelbě přízemní, skloněné, horizontální, bočné, podélné nebo zpětné, nemají se už Angličané, Francouzi ani Prusové čemu učit,
→В искусстве настильного, навесного и ураганного огня, флангового, продольного и тылового обстрела англичане, французы и пруссаки достигли высокого совершенства;

ale vedle strašlivých zbraní amerického dělostřelectva jsou jejich děla, jejich houfnice, jejich moždíře jen kapesními pistolemi.
→но их пушки, гаубицы и мортиры кажутся простыми пистолетами по сравнению с колоссальными орудиями американской артиллерии.

Tomu se nesmí nikdo divit. Yankeeové, nejlepší technikové na světě, jsou od narození inženýry jako Italové hudebníky a Němci filosofy.
→Впрочем, тут нечему удивляться. Янки – первые механики в мире; они словно родятся инженерами, как итальянцы – музыкантами, а немцы – метафизиками.

Není proto divu, že je vidíme vnášet smělou vynalézavost i do balistiky.
→Естественно, и в артиллерийскую науку они внесли свою смелую, подчас дерзкую изобретательность.

Odtud ta obrovská děla, mnohem méně užitečná než šicí stroje, ale stejně udivující a ještě obdivovanější.
→Отсюда – их гигантские пушки, гораздо менее полезные, чем их швейные машины, но столь же удивительные и вызывающие еще большее восхищение.

Každý zná divy, které Parrot, Dahlgreen a Rodman v tomto oboru vykonali.
→Всем известны необыкновенные огнестрельные орудия Пар- рота, Дальгрина и Родмена.

Amstrongům, Pallisierům a Treuillům de Beaulieu nezbylo než se před svými zámořskými soupeři sklonit.
→Их европейским коллегам Армстронгу, Пализеру и Трей-де-Болье оставалось только преклониться перед своими заморскими соперниками.

Za strašného zápasu mezi Severem a Jihem měli tedy dělostřelci vrch, noviny Unie oslavovaly nadšeně jejich vynálezy a každý sebenepatrnější a sebenezkušenější zelenáč si dnem i nocí lámal hlavu propočítáváním nesmyslných střelných drah.
→Во время кровопролитной войны северян с южанами ар- тиллеристы пользовались особенным почетом. Американ- ские газеты с восторгом возвещали об их изобретениях, и, кажется, не было такого мелкого лавочника или невеже- ственного booby, который день и ночь не ломал бы голову над вычислением сумасшедших траекторий.

Když má jeden Američan nějakou myšlenku, hledá druhého Američana téhož názoru. Jsou-li tři, zvolí si předsedu a dva jednatele.
→А когда у американца зародится идея, он ищет товарища, который разделил бы ее. Если во мнениях сойдутся трое, то один из них немедленно избирается председателем, а двое других – секретарями.

Čtyři, jmenují zapisovatele a výbor zasedá. Pět, svolají valnou hromadu a založí klub.
→Если их четверо, то назначается архивариус – и готово «бюро». Если их пятеро, то созывается «общее собрание» – и клуб учрежден!

Tak se stalo i v Baltimore. První, kdo vynalezl nové dělo, spojil se s prvním, kdo je ulil, a s prvním, kdo je vyvrtal.
→Так было и в Балтиморе. Первый, кто изобрел новую пуш- ку, вступил в союз с первым, кто согласился эту пушку от- лить, и с первым, кто взялся ее высверлить.

Tak vzniklo jádro Gun-Clubu, dělostřelců klubu. Měsíc po svém založení měl spolek tisíc osmset třicet tři činných členů a třicet tisíc pět set sedmdesát pět členů dopisujících.
→Так возникло «ядро» «Пушечного клуба». Через месяц клуб насчитывал уже 1833 действительных члена и 35 365 членов-корреспондентов.

Každý kdo chtěl do sdružení vstoupit, musil splnit jednu podmínku sine qua non, že totiž vymyslil nebo alespoň zdokonalil jedno dělo, ne-li dělo, tedy jakoukoliv střelnou zbraň.
→Всякому желающему вступить в члены клуба ставилось conditi o sine qua non2: он должен был изобрести или, по меньшей мере, усовершенствовать пушку, а в крайнем слу- чае какое-нибудь иное огнестрельное оружие.

Ale abych pravdu řekl, netěšili se vynálezci patnáctiranných revolverů, otáčivých karabin a šavlopistolí valné vážnosti.
→Нужно, однако, сказать, что изобретатели пятнадцатизарядных револьверов, нарезных штуцеров и сабель-пистолетов не пользовались особым почетом.

Dělostřelci měli ve všem přednost. „Úcta, které se jim dostává,“ pravil jednoho dne jeden z nejučenějších řečníků Gun-Clubu, „odpovídá hmotě jejich děla a je přímo úměrná čtverci vzdáleností dosahovaných jejich střelami.“
→Артиллеристы всюду и везде их затмевали. – Уважение, которое они приобретают, – провозгласил однажды один из самых ученых ораторов «Пушечного клуба», – прямо пропорционально «массам» их пушек и «квадратам расстояний», которые пролетают их снаряды.

Přenesl tak málem Newtonův zákon o gravitaci do oblasti mravní.
→Еще немного – и можно было бы распространить Ньютонов закон всемирного тяготения на всю духовную жизнь.

Jak byl jednou Gun-Club založen, představíme si snadno, co v tomto oboru geniální vynalézavost Američanů vytvořila.
→Легко себе представить размах американской изобретательности после учреждения «Пушечного клуба».

Válečné stroje nabyly obrovských rozměrů a dělové koule trhaly na kusy pokojné chodce daleko za hranicemi střelnice.
→Военные орудия начали принимать колоссальные размеры, а снаряды стали перелетать через все дозволенные расстояния, иной раз разрывая в клочки безобидных прохожих.

Všechny tyto vynálezy daleko předčily chaboučké přístroje evropského dělostřelectva.
→Все эти изобретения скоро оставили далеко позади скромные по своим размерам европейские орудия.

Suďte podle těchto čísel.
→Вот цифры.

Kdysi „za onoho času“ prolétla dělová koule o váze třiceti šesti liber, vystřelená ze vzdálenosti tří set stop, třiceti šesti koňmi, zasaženými s boku, a šedesáti osmi muži.
→Прежде, «в доброе старое время», ядро в тридцать шесть фунтов весом могло прострелить на расстоянии трехсот футов лишь тридцать шесть лошадей, поставленных поперек его пути, или шестьдесят восемь человек.

To bylo umění v plenkách.
→Это была младенческая пора артиллерийского искусства.

Od té doby udělaly projektily pěkné pokroky.
→С тех пор снаряды далеко улетели вперед. Rodmanovo dělo, které vypálí do vzdálenosti sedmi mil kouli vážící půl tuny, by snadno položilo sto padesát koní a tři sta mužů.
→Например, пушка Родмена била на расстоянии семи миль, и ее ядро, весом в полтонны, легко могло «скосить» сто пятьдесят лошадей и триста человек.

V Gun-Clubu se dokonce jednalo o provedení slavnostního pokusu.
→В «Пушечном клубе» был даже возбужден вопрос, не произвести ли этот смелый опыт.

Koně ke zkoušce svolili, ale bohužel nedostávalo se lidí.
→Но если лошади и согласились бы подвергнуться подобному испытанию, то среди людей, к сожалению, охотников не нашлось.

Buď jak buď, působení těchto děl bylo velmi vražedné a po každém výstřelu vojáci padali jako klasy pod kosou.
→Во всяком случае, эти орудия были весьма смертоносны: при каждом их выстреле сражавшиеся падали целыми рядами, словно колосья под ударами косы.

Co znamenala vedle takových projektilů slavná dělová koule, která roku 1587 u Coutrasu vyřadila z boje dvacet pět mužů, a jiná koule, která roku 1758 zabila u Zorndorfu čtyřicet pěšáků, a rakouské dělo, které roku 1742 u Kesseldorfu složilo každou ranou sedmdesát nepřátel?
→И какими жалкими по сравнению с такого рода снарядами показалось бы и знаменитое ядро, которое в 1587 году в битве при Кутра сразило двадцать пять человек, и то, которое в 1758 году при Цорндорфе убило сорок пехотинцев, и, наконец, австрийская пушка, поражавшая в битве при Кессельдорфе каждым своим выстрелом семьдесят человек.

Co proti tomu byla překvapující palba u Jeny a Slavkova, která rozhodla o výsledku bitvy? Za občanské války bylo vidět jinší věci!
→Что значили тперь наполеоновские пушки, убийственный огонь которых решил судьбу сражений при Иене и Аустерлице? Все это были лишь первые цветочки!

V boji u Gettysbyrgu zasáhl kuželovitý projektil, vypálený rýhovaným dělem, sto sedmdesát tři konfederované, a při přechodu přes Potomac jedna Rodmanova koule poslala dvě stě patnáct Jižanů na svět zřejmě lepší.
→В битве при Геттисберге конический снаряд, выпущенный из нарезной пушки, разом уложил сто семьдесят три южанина, а при переправе через реку Потомак один родменовский снаряд отправил в лучший мир двести пятнадцать южан.

Nutno se rovněž zmínit o strašlivém moždíři vynalezeném J. T. Mastonem, význačným členem a doživotním tajemníkem Gun-Clubu:
→Следует также упомянуть об огромной мортире, изобретенной Дж. Т. Мастоном, выдающимся членом и непременным секретарем «Пушечного клуба»;

tento moždíř dosáhl mnohem vražednějšího výsledku, neboť při pokusné střelbě zabil tři sta třicet sedm osob – rozletěl se totiž na kusy.
→действие ее было крайне губительным: при ее испыта- нии оказались убитыми триста тридцать семь человек;

Co připojit k těmto číslům, jež jsou sama o sobě tak výmluvná? Nic.
→Что еще остается добавить к этим красноречивым цифрам? Решительно ничего. Proto také každý bez odporu uzná výpočet, provedený statistikem Pitcairnem:
→Поэтому никто не станет оспаривать следующих вычислений статистика Питкерна:

dělil počet obětí zkosených dělovými koulemi počtem členů Gun-Clubu a zjistil, že každý člen spolku zabil „průměrně“ dva tisíce tři sta sedmdesát pět mužů a něco.
→разделивчисло жертв артиллерийского огня на число членов «Пушечного клуба», он установил, что на каждого члена приходится «в среднем» по две тысячи триста семьдесят пять с дробью убитых!

Při pohledu na toto číslo je zřejmé, že jedinou snahou této učené společnosti bylo vyhubit lidstvo v zájmu lidskosti a zdokonalit válečné zbraně, považované za nástroje civilizace.
→Если вдуматься в эти цифры, то станет ясно, что единственною заботою этого ученого общества было истребление рода человеческого (хотя и в филантропических целях) путем усовершенствования боевых орудий, которые были приравнены к орудиям цивилизации.

Bylo to shromáždění Andělů zkázy, osobně nejhodnějších lidí na světě.
→Это был своего рода союз ангелов смерти, которые в жизни, однако, отличались весьма добродушным нравом.

Nutno dodat, že se tito Yankeeové, stateční vždy a všude, neomezili jen na vzorce, ale že nasadili i vlastní životy.
→Необходимо, однако, добавить, что янки, как люди мужественные, не ограничивались одними вычислениями и нередко платили собственной жизнью ради торжества своего дела.

Patřili mezi ně důstojníci všech hodností, poručíci nebo generálové, vojáci všech věků:
→Среди членов «Пушечного клуба» имелись офицеры всех рангов от поручиков до генералов; военные всех воз- растов:

ti, kdo na vojenskou dráhu teprve vstupovali, i ti, kdo zestárli ve zbrani.
→и новички в военном деле, и старые служаки, поседевшие на боевом посту.

Mnozí z těch, jejichž jména se skvěla v zlaté knize Gun-Clubu, zůstali na bitevním poli, a ti, kdo se vrátili, většinou měli na svou nepopiratelnou neohroženost památku.
→Немало их полегло на поле брани, и имена их занесены в почетную книгу «Пушечного клуба», а у большинства других, вернувшихся с войны, остались неизгладимые следы их храбрости.

Berle, dřevěné nohy, umělé paže, háčky místo rukou, kaučukové čelisti, stříbrné lebky, platinové nosy,
→В клубе можно было видеть целую коллекцию костылей, деревянных ног, искусственных рук, ручных протезов с крючком, каучуковых челюстей, серебряных черепов и платиновых носов.

nic ve sbírce nechybělo a svrchu zmíněný Pitcairn vypočítal rovněž, že se v Gun-Clubu vyskytuje jedna necelá ruka na čtyři osoby a na šest mužů že připadají jen dvě nohy.
→Упомянутый выше статистик Питкерн вычислил также, что в «Пушечном клубе» приходилось меньше чем по одной руке на четырех человек и лишь по две ноги – на шестерых.

Naši chrabří dělostřelci to však nebrali tak na vlas a cítili se právem hrdi, když se v hlášení o bitvě uvádělo, že počet obětí byl desetkrát větší než počet užitých střel.
→Но храбрые артиллеристы не придавали значения таким «мелочам» и по праву гордились, когда газеты сообщали, что в новом сражении число убитых и раненых превысило раз в десять число выпущенных снарядов.

Avšak jednoho dne, smutného a žalostného dne, byl mír podepsán těmi, kdo přežili válku, výbuchy pomalu ustaly, moždíře utichly,
→Настал, однако, день, – печальный, досадный день! – когда оставшиеся в живых перестали убивать друг друга и был подписан мир. Прекратились выстрелы, замолк грохот мортир; надолго заткнули пасти гаубиц; houfnice na dlouho umlčené a děla se sklopenou hlavní se vrátily do zbrojnic, dělové koule se nakupily v parcích, krvavé vzpomínky vybledly,
→пушки с опущенными жерлами были размещены по арсеналам, ядра сложены в пирамиды. Постепенно изгладились кровавые воспоминания;

na polích hojně pohnojených se báječně dařilo bavlníku, smuteční šaty i žal se konec konců obnosily a Gun-Club zůstal ponořen v hlubokou nečinnost.
→на полях, щедро удобренных человеческим мясом и напоенных кровью, роскошно разрослись хлопковые плантации; износились траурные платья, затихли страдания, и члены «Пушечного клуба» были обречены на полную бездеятельность.

Někteří dříči, zuřiví pracanti, se ovšem ještě věnovali balistickým výpočtům, stále snili o obrovských bombách a o granátech, kterým by nebylo rovno.
→Правда, иные неутомимые изобретатели продолжали еще проектировать невиданных размеров гранаты.

Ale k čemu theorie bez praxe? Síně se pomalu vyprázdnily, v předpokojích vyspávali sluhové, na stolech plesnivěly noviny,
→Но что значила теория без практики? Залы «Пушечного клуба» мало-помалу опустели, в передних дремали лакеи, кипы газет на столах покрывались плесенью,

z temných koutů se rozléhalo smutné chrápání a členové Gun-Clubu, kdysi tak hluční a nyní umlčení neblahým mírem, usínali, sníce o platonické dělostřelbě.
→из темных углов доносился заунывный храп, и члены клуба, еще недавно такие шумные, засыпали от скуки, предаваясь в одиночестве платоническим мечтам об успехах артиллерии.

„To je k zoufání,“ řekl jednou večer čacký Tom Hunter, zatím co mu v krbu kuřárny uhelnatěly dřevěné nohy.
→– Прямо в отчаяние можно прийти! – жаловался однажды вечером в курительной комнате храбрый Том Гантер;

„Žádná práce! Žádná naděje! Jaký nudný život! Kde jsou ty časy, kdy nás každé ráno budilo dělo svými radostnými výbuchy.“
→– Решительно нечего делать! И надеяться не на что! Что за унылое существование! Где то время, когда всякое утро нас будили веселые выстрелы пушек?

„Ty časy už minuly,“ odvětil čiperný Bilsby, pokoušeje se protáhnout si paže, které neměl. „To se tenkrát žilo.
→– Миновали счастливые дни! – отозвался ретивый Билсби, машинально пытаясь развести руками, которых у него не было. – Славное было житье!

Člověk si vynalezl houfnici, a sotva byla ulita, utíkal ji vyzkoušet na nepříteli, do tábora se pak člověk vracel odměněn Shermanovou pochvalou nebo MacClellanovým stiskem ruky.
→Бывало, изобретешь гаубицу, едва успеют ее отлить, и марш с нею на пробу прямо по неприятелю! Потом вернешься в лагерь – и Шерман тебя похвалит, либо сам Мак-Клеллан тебе руку пожмет!

Ale dnes se generálové vrátili za pult a místo o balistiku se zajímají o balíky bavlny.
→А теперь генералы вернулись в свои конторы и вместо снарядов выпускают… безобидные кипы хлопка из своих складов!

U svaté Barbory! V Americe je budoucnost dělostřelectva ztracena.“
→Клянусь святой Барбарой, будущность артиллерии в Америке рисуется мне в самом мрачном свете!

„Ano, Bilsby,“ zvolal plukovník Blomsberry, „je to kruté zklamání!
→– Верно, Билсби! – воскликнул полковник Блемсбери. – Какое жестокое разочарование!.. Člověk opustí jednoho dne své poklidné zvyky, naučí se zacházet se zbraněmi, odejde z Baltimore na bitevní pole, vede si jako hrdina
→Зачем побросали мы свои мирные занятия, покинули свой родной Балтимор, зачем обучались военному делу? Зачем совершали мы геройские подвиги на поле битвы?

a za dvě tři léta se pak musí vzdát ovoce tolika útrap, usnout v politováníhodné zahálce a strčit si ruce do kapes.“
→Неужто только для того, чтобы через два – три года все наши труды пошли прахом?.. Сиди теперь без дела да позевывай, сунув руки в карманы!

Ať říkal, co říkal, chrabrý plukovník by se byl octl ve velikých rozpacích, kdyby byl měl podat tento projev své rozháranosti, a přece mu kapsy nechyběly.
→По правде сказать, воинственному полковнику труднова- то было бы подтвердить свои слова соответствующим же- стом: карманы-то у него были, но рук не осталось.

„A žádná válka na obzoru!“ poznamenal na to proslulý J. T. Maston.
→– Никакой войны даже не предвидится! – вздохнул знаменитый Дж. Т. Мастон, почесывая свой гуттаперчевый череп железным крючком, заменявшим ему руку.

/////////14 sentences not translated!

– Ни единого облачка на горизонте… а между тем в артиллерийской науке столько еще пробелов! Кстати сказать, сегодня утром я закончил чертежи новой мортиры – горизонтальный разрез и схему; орудие это может в корне изменить законы войны!..

– В самом деле? – воскликнул Том Гантер, которому невольно представилась картина «пробы» последнего изобретения достопочтенного Мастона.

Народы Нового Света точно сговорились жить в вечном мире. Наша воинственная «Трибюн» пророчит человечеству самое мрачное будущее в связи с увеличением народонаселения, принимающим прямо-таки непозволительные размеры.

– Вы забываете, Мастон, – возразил полковник Блемсбери, – что в Европе продолжаются войны, – там еще не угасла национальная вражда.

– Что вы, что вы! – воскликнул Билсби. – Заниматься баллистикой на пользу иностранцам?

– Это все-таки лучше, чем вовсе ею не заниматься! – за- явил полковник.

– Разумеется, лучше! – вставил Мастон. – Но об этом и думать не стоит.

– Почему же? – удивился полковник. – Да потому что у них, в Старом Свете, понятия о военной карьере для нас, американцев, совсем не приемлемые.

Этим людям даже в голову не приходит, что можно сделать- ся главнокомандующим, не начав службы с чина подпоручи- ка… Ведь это все равно что утверждать, будто нельзя быть хорошим наводчиком, если не умеешь сам пушки отливать!

А это сущая… – Нелепость! – подхватил Том Гантер, кромсая охотничьим ножом ручку своего кресла.

– Итак, при настоящем положении дел нам остается только сажать табак или перегонять китовый жир!

– Как! – воскликнул Мастон громовым голосом. – Неуже- ли мы состаримся и умрем, не посвятив последние годы жизни усовершенствованию огнестрельных орудий?

Нам не представится случая испытать дальнобойность наших пушек?

Небо не озарится больше огнем наших залпов?

Неужели никогда не возникнут международные осложнения, которые позволят нам объявить войну какой-нибудь заморской державе?

– Нет, Мастон, – возразил полковник Блемсбери, – не выпадет нам подобного счастья!

Нет! Не произойдет ни одного инцидента, а если и произойдет, мы не сумеем им воспользоваться.

Национальная гордость в Соединенных Штатах слабеет с каждым днем; скоро все мы сделаемся сущими бабами!..

– Да, нам нередко приходится унижаться! – согласился Билсби. – Больше того – нас унижают! – воскликнул Том Гантер.

– В воздухе носятся тысячи поводов к войне, а войны все нет как нет!

Наше правительство заботится о сбережении ног и рук у людей, которые не знают, что им делать со своими конечностями.

– Без сомнения! – воскликнул Том Гантер, яростно размешивая своим костылем угли в камине.

– Если так, – продолжал Мастон, – то почему бы Англии в свою очередь не принадлежать американцам?

– Вот это справедливо! – вырвалось у полковника Блемсбери.

– А пойдите предложите это президенту Соединенных Штатов! – крикнул Мастон. – Как он вас примет?

– Плохо примет! – процедил Билсби сквозь последние четыре зуба, уцелевшие от войны.

– И наших он не получит! – дружно подхватили воинственные инвалиды.

– Итак, – заключил Мастон, – вот мое последнее слово: если мне не дадут возможности испытать мою новую морти- ру на настоящем поле битвы, я выхожу из членов «Пушеч- ного клуба» и уезжаю из Балтимора.

– Итак, – заключил Мастон, – вот мое последнее слово: если мне не дадут возможности испытать мою новую мортиру на настоящем поле битвы, я выхожу из членов «Пушечного клуба» и уезжаю из Балтимора.

– И мы последуем за вами, – подхватили товарищи отважного Дж. Т. Мастона.

- II -

PROHLÁŠENÍ PŘEDSEDY BARBICANA
→Сообщение председателя Барбикена

Pátého října v osm hodin večer se tísnil v sálech Gun-Clubu, náměstí Unie č. 21 hustý dav.
→5 октября, в восемь часов вечера, целая толпа теснилась в залах клуба, в доме № 21 на Юнион-сквере.

Všichni členové spolku sídlící v Baltimore se dostavili na pozvání svého předsedy.
→Сотни иногородних членов-корреспондентов выходили из курьерских поездов, прибывавших в Балтимор.

Členové dopisující pak se po stovkách hrnuli z rychlíků do městských ulic, a přestože zasedací síň byla převeliká, nemohla se do ní ta spousta učenců vejít,
→Как ни велик был зал заседаний, он не мог вместить всех стремившихся туда попасть; ученый люд наводнил соседние залы и коридоры, занял даже половину наружного двора.

proudili proto zpět do sousedních místností, do chodeb i do nádvoří, kde se setkávali s obyčejnými smrtelníky, kteří se tlačili u vrat,
→Огромная толпа «посторонних лиц» теснилась у дверей клуба, всякий старался пробраться вперед, чтобы поскорее что-нибудь узнать о важном сообщении председателя Барбикена;

každý se pokoušel dostat do prvních řad, všichni dychtili slyšet důležité prohlášení předsedy Barbicana, strkali se, mačkali, dupali po sobě s onou svobodnou činorodostí příznačnou pro masy vychované názorem „každý pro sebe“.
→граждане толкались, мяли друг другу бока, протискиваясь с энергией и непринужденностью, характерными для народа, воспитан ного в духе «selfgovernment».

Kdyby se byl toho večera v Baltimore octl nějaký cizinec, nebyl by pronikl do velkého sálu ani za cenu zlata, sál byl vyhrazen pouze členům řádným nebo dopisujícím,
→Иностранец, который в этот вечер очутился бы в Балти- море, ни за какие деньги не смог бы проникнуть в централь- ный зал «Пушечного клуба». Кроме действительных членов и членов-корреспондентов,

žádný jiný se tam nesměl usadit a městská honorace, členové městské rady, se musili vmísit do davu svých podřízených, aby se rychle dověděli novinky ze sálu.
→никто не имел права доступа в него, даже самые значительные в городе лица, и местные власти были вынуждены стоять в толпе горожан на дворе клуба и ловить на лету новости, которые время от времени передавались из внутренних помещений.

Zatím ohromná hale skýtala pohledům zajímavou podívanou.
→Огромный Hall клуба представлял любопытное зрелище.

Tato rozsáhlá síň byla báječně přizpůsobena svému určení.
→Этот обширный зал на редкость соответствовал своему назначению.

Vysoké sloupy z dělových hlavní, jejichž podstavec tvořily široké moždíře, podpíraly jemné žebroví klenby, opravdovou krajku z litiny vytepanou průbojníkem.
→Легкие его своды – искусно отштампованное железное кружево – держались на высоких колоннах из отвесно поставленных пушечных стволов; устоями для колонн служили толстые мортиры.

Po stěnách se křížily v malebné spleti soubory bombard, mušket, hákovnic, karabin, všech starých i moderních střelných zbraní.
→Стены были живописно украшены затейливыми узорами из мушкетов, мушкетонов, аркебуз, карабинов и другого огнестрельного оружия, старинного и новейшего.

Z tisíců revolverů, seskupených do tvarů lustrů, se linuly, zářivé plameny plynu a skvělé osvětlení doplňovaly mnohoramenné svícny z pistolí a kandelábry z pušek složených do kozelce.
→Тысячи револьверов, соединенных наподобие люстр, жирандоли из пистолетов и канделябры из связанных пучками ружей разливали яркий газовый свет.

Modely děl, vzorky děloviny, terče poseté zásahy, pancéřové desky roztříštěné střelami Gun-Clubu, sbírky těrek a nabijáků, růžence bomb, náhrdelníky projektilů, girlandy šrapnelů,
→В этом изумительном освещении выделялись модели пушек, бронзовые орудия, простреленные мишени, металлические доски, пробитые снарядами «Пушечного клуба», всевозможных видов прибойники и банники, пирамиды ядер, гирлянды гранат

slovem všechno dělostřelecké náčiní překvapovaly zrak svým udivujícím uspořádáním a vnukaly myšlenku, že se hodí spíš k ozdobě než k vraždění.
→– словом, все, имевшее отношение к артиллерии. Эти художественно сгруппированные коллекции производили впечатление скорее декоративных принадлежностей, чем устрашающих орудий смерти.

Na čestném místě v nádherné vitríně bylo vidět kus dělové zádi, roztříštěný a zohýbaný silným výbuchem, drahocennou to trosku Mastonova děla.
→На почетном месте, за великолепной витриной, красовался осколок пушечной «тарели», разбитый, изломанный, скрученный от действия пороховых газов, – драгоценный остаток пресловутой мортиры Дж. Т. Мастона.

Na konci sálu zaujímal široké podium předseda se čtyřmi tajemníky.
→Председатель восседал в глубине зала, на обширном по- мосте, окруженный четырьмя секретарями. Jeho křeslo vyvýšené na lafetu, zdobenou reliéfy, napodobilo tvarem mohutný moždíř ráže třiceti dvou palců, bylo zaměřeno do pravého úhlu a zavěšeno na otočných čepech,
→Кресло его, поставленное на покрытом резьбой пушечном лафете, имело внушительный вид мортиры с тридцатидвухдюймовым жерлом, установленной под углом 90° и подвешенной на осях

takže je předseda mohl uvést podobně jako rockingchairs v houpavý pohyb, příjemný zvláště za velkých veder.
→так, что во время жары председатель всегда мог освежить- ся, покачиваясь в ней как в rocking chairs.

Na psacím stole, široké plechové desce podpírané šesti lodními děly, bylo vidět vybraně vkusný kalamář z kartáčové koule jemně ciselované a třaskavý zvonek, který při použití vybuchoval jako revolver.
→Председательский стол заменен был большим куском листового железа, лежавшим на шести старинных морских пушках; чернильницей служила превосходно вырезанная граната, а председательский звонок издавал выстрелы вроде револьверных.

Za bouřlivých debat stačíval tento zvonek nového typu sotva přehlušit hlahol legie rozvášněných kanonýrů.
→Но во время жарких дискуссий даже и этот своеобразный звонок еле покрывал своими залпами голоса пылких артиллеристов.

Před psacím stolem tvořily lavice, rozmístěné křížem krážem jako zákopové překážky, soustavu bašt a mezivalí, kam usedali všichni členové Gun-Clubu, a onoho večera byl vskutku „na hradbách hrubý lidu sběh“.
→Перед президиумом расположены были зигзагами в ви- де крепостных валов и окопов скамьи аудитории, где сиде- ли члены «Пушечного клуба»; в этот вечер не без основании можно было сказать, что весь гарнизон «Пушечного клуба» находился в боевой готовности.

Všichni znali svého předsedu natolik, aby věděli, že by nebyl obtěžoval své kolegy bez velmi vážného důvodu.
→Они слишком хорошо знали своего председателя и были убеждены, что он не стал бы их беспокоить без крайне уважительной причины.

Impey Barbicane byl čtyřicátník, klidný, chladný, přísný, ducha neobyčejně vážného a soustředěného, byl přesný jako hodiny,
→Импи Барбикен был человек лет сорока, спокойный, хо- лодный, суровый, обладавший серьезным, сосредоточенным умом, точный, как хронометр,

spolehlivý, neúchylný, málo romantický, zato odvážný, vnášel však i do svých nejsmělejších podniků praktické nápady, byl to typický Novoangličan, kolonista ze Severu,
→с непоколебимым характером и железной волей; он, правда, не отличался рыцарскими наклонностями, но любил приключения и вносил свой практический дух в самые рискованные предприятия. Это был типичный представитель Новой Англии, северянин-колонизатор,

potomek puritánů, tak osudných Stuartovcům, a nesmiřitelný nepřítel jižních gentlemanů, těchto dávných kavalírů staré vlasti.
→потомок «круглоголовых», роковых для династии Стюартов, неумолимый враг «господ» южных штатов, этих бывших кавалеров Старой Англии.

Slovem Yankee ulitý z jednoho kusu.
→Словом, это был янки с головы до ног…

Barbicane si nadělal velké jmění v obchodě s dřívím, za války byl jmenován ředitelem dělostřeleckého výzkumu a projevil se jako plodný vynálezce, svými odvážnými myšlenkami mocně přispěl k zdokonalení zbraně a pokusné práce se pod jeho vedením nesmírně rozvinuly.
→Барбикен нажил большое состояние, торгуя лесом. Когда вспыхнула война, он был назначен начальником артиллерии; на этом посту он прославился рядом изобретений и удивительной смелостью своих идей. Отважный новатор, он значительно содействовал успехам артиллерии и производил свои опыты в беспримерно широком масштабе.

Byl to muž střední postavy a měl – v Gun-Clubu vzácná výjimka – všechny končetiny neporušeny.
→Это был мужчина среднего роста, сохранивший в цело- сти все свои конечности, что являлось редкостью в «Пушеч- ном клубе».

Jeho ostré rysy jako by nalinkoval podle pravítka, a je-li pravda, že se musíme na člověka podívat z profilu, chceme-li uhodnout jeho založení, jevily se při takovém pohledu na Barbicanově tváři neomylné známky energie, odvahy a chladnokrevnosti.
→Резкие черты его лица, казалось, были вычерче- ны при помощи наугольника и рейсфедера, и если, как гово- рят, можно угадать характер человека, всмотревшись в его профиль, то профиль Барбикена неоспоримо доказывал его энергию, смелость и хладнокровие.

V tu chvíli seděl nehybně ve svém křesle, němý, zahloubaný, nevidoucí, skryt pod svým vysokým černým hedvábným cylindrem, který jako by na americké lebky přišrouboval.
→В данную минуту он сидел молча и неподвижно в председательском кресле, поглощенный своими мыслями; на лоб его был надвинут черный шелковый цилиндр, который словно привинчен к голове американца.

Jeho kolegové hlučně hovořili kolem něho, aniž ho vyrušili, vyptávali se navzájem, pouštěli se do nejrůznějších dohadů, zkoumali svého předsedu a namáhali se – ale marně – vyloučit neznámou z jeho nepohnuté tváře.
→Барбикен не обращал никакого внимания на шумный говор окружавших его людей, хотя они задавали друг другу вопросы, высказывали всякого рода предположения; некоторые в упор смотрели на председателя, напрасно стараясь разгадать его тайну, но лицо Барбикена оставалось невозмутимым.

Když na bleskometném orloji zasedací síně udeřila osmá, Barbicane se náhle. I vztyčil jako perem vymrštěn, nastalo všeobecné ticho a řečník se ujal slova poněkud nadneseným tónem:
→Наконец часы в зале заседаний громко пробили восемь. Барбикен мгновенно встал во весь рост, точно подброшенный пружиной; зал сразу умолк, и оратор заговорил несколь- ко торжественным тоном:

„Vážení kolegové, je tomu již příliš dlouho, co neplodný mír pohroužil členy Gun-Clubu do politováníhodné nečinnosti.
→– Уважаемые коллеги! Слишком затянувшийся бесплодный мир уже долгое время обрекает членов «Пушечного клуба» на печальную бездеятельность.

Po období několika let, tak bohatém událostmi, byli jsme nuceni opustiti své dílo a zastavit se prudce na cestě pokroku.
→После нескольких лет блестящего оживления нам пришлось прекратить все наши работы и сразу остановиться на пути прогресса.

Nebojím se to říci nahlas: každá válka, která by nám opět vtiskla zbraně do ruky, by nám byla vítána…“
→Я не боюсь объявить во всеуслышание, что для нас крайне желательна какая бы то ни было война, которая сразу дала бы нам в руки оружие…

„Ano, válka!“ zvolal ohnivý J. T. Maston. „Slyšte! Slyšte!“ ozvalo se ze všech stran.
→– Да, война! Необходима война! – крикнул пылкий Дж. Т. Мастон. – Слушайте, слушайте! – раздалось со всех сторон.

„Válka však,“ řekl Barbicane, „válka je za nynějších okolností nemožná a přes naděje mého ctěného přerušovatele uplynou ještě dlouhá léta, než naše děla zaduní na bitevním poli.
→– Однако война при нынешних обстоятельствах немыслима, – продолжал Барбикен, – и, как бы ни жаждал ее почтенный оратор, только что прервавший мою речь своим пламенным восклицанием, еще долгие годы протекут, прежде чем на поле битвы снова загремят выстрелы наших орудий.

Je tedy nutno se s tím smířit a hledat v jiné myšlenkové oblasti stravu pro činorodost, která nás sžírá.“
→С этим фактом надо примириться и на другом поприще искать выхода для пожирающей нас жажды деятельности.

Shromáždění vycítilo, že se předseda chystá tnout do živého. Zdvojnásobilo pozornost.
→С этим фактом надо примириться и на другом поприще искать выхода для пожирающей нас жажды деятельности.

„Již několik měsíců, vážení kolegové,“ pokračoval Barbicane, „kladu si otázku, zdali bychom nemohli provést nějaký veliký pokus, hodný 19. století, a zůstat přitom ve svém oboru, a zdali by nám pokroky v balistice nedovolily zdolat ho se zdarem.
→– Вот уже несколько месяцев, уважаемые сочлены, – про- должал Барбикен, – как я задал себе вопрос: нельзя ли нам, не выходя за пределы нашей специальности, отважиться на какое-нибудь выдающееся предприятие, достойное девятна- дцатого столетия, и не позволят ли высокие достижения бал- листики с успехом его осуществить?

I hledal jsem, pracoval, počítal a dospěl jsem k přesvědčení, že musíme mít úspěch v podniku, který by se zdál v každé jiné zemi neproveditelný.
→Долго я думал, искал, трудился, вычислял и пришел к убеждению, что нам удастся осуществить одно предприятие, которое во всяком другом государстве показалось бы несбыточным.

Tento návrh, podrobně propracovaný, bude předmětem mého prohlášení.
→Проект задуманного дела разработан мною во всех подробностях.

Je vás hoden, je hoden minulosti Gun-Clubu a nepochybně nadělá ve světě mnoho hluku!“
→Он-то и составит предмет моего сообщения. Дело это достойно вас, достойно славного прошлого «Пушечного клуба» и, без сомнения, произведет шум на весь мир.

„Mnoho hluku?“ vzkřikl jeden vášnivý dělostřelec. „Mnoho hluku v pravém slova smyslu,“ odpověděl Barbicane. „Nepřerušujte!“ opakovaly četné hlasy.
→– А большой шум? – спросил какой-то пылкий артиллерист. – Да, очень сильный шум, даже в буквальном смысле этого слова, – ответил Барбикен. – Не перебивайте! – раздались голоса.

„Prosím vás tedy, milí kolegové,“ promluvil opět předseda, „abyste mi věnovali svou pozornost.“
→– Уважаемые коллеги, – снова начал Барбикен, – прошу вас теперь уделить мне все ваше внимание.

Shromáždění se zavlnilo. Barbicane si rychlým pohybem upravil klobouk na hlavě a pokračoval klidně dál:
→По собранию пробежал нервный трепет. Поправив уверенным жестом свой цилиндр, Барбикен продолжал спокойным голосом:

„Není mezi námi, milí kolegové, žádný, který by nebyl viděl Měsíc nebo aspoň nebyl slyšel o něm mluvit.
→– Каждый из вас, конечно, не раз видел Луну или, по крайней мере, слышал о ней.

Nedivte se, že vám přicházím vykládat o Luně. Stát se Kolumby tohoto neznámého světa je možná vyhrazeno nám!
→Быть может, нам суждено сделаться Колумбами неведомого мира!

Pochopte mě, pomáhejte mi ze všech sil, povedu vás a dobudeme ho a připojíme jeho jméno k jménům třiceti šesti států, které tvoří naši velikou vlast!“
→Поймите меня, поддержите меня – и я поведу вас на завоевание Луны! Мы присоединим ее имя к тем тридцати шести штатам, которые образуют великую державу Соединенных Штатов!

„Ať žije Měsíc!“ zvolal Gun-Club jedním hlasem.
→– Да здравствует Луна! – крикнул в один голос весь «Пушечный клуб».

„Lidé Měsíc mnoho zkoumali,“ pokračoval předseda, „určili dokonale jeho hmotu, jeho hustotu, jeho váhu, objem, složení, pohyby, vzdálenost,
→– Луна изучена весьма подробно, – продолжал Барбикен, – уже давно точно определены ее масса, плотность, вес, объем, состав, движение, расстояние от Земли

úlohu ve sluneční soustavě, nakreslili selenografické mapy s přesností, která se vyrovná, nepředčí-li ji dokonce, přesnosti map pozemských.
→и вообще ее роль в Солнечной системе; лунные карты составлены едва ли не подробнее, чем земные, и фотография дала уже снимки лунных пейзажей несравненной красоты.

Fotografie nám dala neobyčejně krásné snímky naší družice.
→и фотография дала уже снимки лунных пейзажей несравненной красоты.

Slovem, víme o Měsíci vše, co nám o něm mohou povědět matematika, astronomie, geologie, optika, ale přímého spojení s ním až dosud nikdo nedosáhl.“
→Одним словом, о Луне нам известно все, что только можно было узнать при помощи математики, астрономии, физики и геологии. Но до сих пор еще нет… прямого сообщения с Луной.

Tato slova vyvolala prudké hnutí zájmu a překvapení.
→При этих словах аудитория вздрогнула от изумления.

„Dovolte mi,“ řekl nato Barbicane, „abych vám několika slovy připomněl, jak někteří blouznivci předstírali, že pronikli tajemstvím našeho satelita, ač cestovali jen ve své obraznosti.
→– Позвольте мне, – продолжал Барбикен, – напомнить вам в немногих словах о тех фантазерах, которые пускались в воображаемые путешествия и утверждали, будто проникли в сокровенные тайны спутника Земли.

V 17. století se chlubil jakýsi David Fabricius, že na vlastní oči viděl obyvatele Měsíce.
→В семнадцатом векенекто Давид Фабрициус хвалился тем, что видел собственными глазами жителей Луны.

Roku 1649 vydal Francouz Jean Baudoin Cestu na Měsíční svět podniknutou Dominikem Gonzalesem, světoběžníkem hispánským.
→В тысяча шестьсот сорок девятом году один француз, Жан Бодуэн, выпустил книгу под заглавием: «Путешествие, совершенное на Луну Домиником Гонзалесом, испанским искателем приключений».

V téže době vydal Cyrano de Bergerac svou slavnou Komickou historii států a císařství měsíčních, která měla ve Francii takový úspěch.
→Почти в то же время Сирано де Бержерак описал экспедицию на Луну в своей книге, которая имела во Франции громадный успех.

Později jiný Francouz – tihle lidé mají ve zvyku myslet náměsíčně – jakýsi Fontenelle napsal Mnohost světů, svého času veledílo, ale věda drtí na svém postupu i veledíla.
→ Позже другой француз, – нужно признать, что фран- цузы очень интересуются Луною, – известный Фонтенель, написал «Множественность миров» – одну из самых блистательных книг своего века.

Kolem roku 1835 vyprávěla brožurka, přeložená z časopisu New York American, že sir John Herschel, vyslaný konat astronomická pozorování na mys Dobré naděje, přiblížil pomocí teleskopu zdokonaleného vnitřním osvětlením Měsíc na osmdesát yardů.
→Но наука идет вперед, обгоняя даже фантазию писателей. В тысяча восемьсот тридцать пятом году появилась любопытная брошюра, взятая из журнала «Нью-Йорк Америкэн», в которой рассказывалось, что знаменитый астроном Джон Гершель во время своей экспедиции на мыс Доброй Надежды создал настолько усовершенствованный телескоп, да еще с «внутренним освещением», что мог видеть Луну как бы с расстояния восьмидесяти ярдов.

Tu prý zřetelně spatřil doupata, v nichž žili hroši, zelené hory vroubené krajkou ze zlata, ovce s rohy ze slonoviny, bílé srnce i lidské tvory s křídly blanitými jako netopýr.
→Da habe er ganz deutlich Höhlen beobachtet, worin Flußpferde hausten, grüne mit Goldsaum befranzte Berge, Schöpfe mit Hörnern von Elfenbein, weiße Rehe, Bewohner mit pergamentgleichen Flügeln, wie bei den Fledermäusen.

Tato brožura, napsaná jakýmsi Američanem jménem Locke, měla velmi veliký úspěch. Brzy se však přišlo na to, že se jedná o vědeckou mystifikaci, a Francouzi se tomu zasmáli první.“
→Эта брошюра, написанная американцем Локком, имела необычайный успех. Скоро, однако, выяснилось, что это была научная мистификация, и французы первые посмеялись над нею.

„Smát se Američanovi!“ zvolal J. T. Maston, „Ale to je casus belli.“ „Uklidněte se, ctihodný příteli. Než se tomu Francouzi vysmáli, sedli našemu krajanovi úplně na lep.
→– Посмеялись над американцем! – воскликнул Мастон. – Вот вам и casus belli… – Успокойтесь, мой достойный друг! Прежде чем посмеяться, французы сами оказались в дураках, потому что сначала поверили нашему соотечественнику.

Abych s tímto stručným přehledem skončil, dodám, že jakýsi Hans Pfaal z Rotterdamu se vznesl v baloně, který naplnil plynem získaným z dusíku a třicet sedmkrát lehčím než vodík, a po devatenácti dnech cesty dosáhl Měsíce.
→Чтобы закончить этот краткий исторический обзор, добавлю, что некий Ганс Пфааль из Роттердама, наполнив шар газом, извлеченным из азота и оказавшимся в тридцать семь раз легче водорода, поднялся на нем и достиг Луны через девятнадцать дней.

Jako předchozí pokusy i tato cesta byla jen pomyslná, byla však dílem spisovatele oblíbeného v Americe, podivného a hloubavého genia.
→Это путешествие, так же как и все предыдущие, было, конечно, воображаемым, но его сочинил один из любимых писателей Америки, своеобразный фантастический талант.

Myslím E. A. Poea!“ „Ať žije Edgar Poe!“ zvolalo shromáždění, elektrizované slovy svého předsedy.
→Я имею в виду Эдгара По. – Да здравствует Эдгар По! – воскликнула аудитория, наэлектризованная речью председателя.

„Skončil jsem,“ pokračoval Barbicane, „s těmito pokusy, abych tak řekl čistě literárními a zcela nedostatečnými k navázání vážných styků s Lunou.
→– Я покончил с попытками, которые назову чисто беллетристическими и совершенно недостаточными для установления сношений Земли с Луною.

Nicméně musím dodat, že se několik praktických duchů pokusilo zřídit skutečné spojení s Měsícem.
→Должен, однако, прибавить, что были и серьезные, научно обоснованные попытки войти в общение с Луною.

Tak navrhl před několika lety jeden německý geometr, aby byla vyslána vědecká výprava do sibiřských stepí.
→Так, например, несколько лет назад один немецкий математик предложил снарядить ученую экспедицию в сибирские степи.

Tam měly být na širých pláních narýsovány pomocí světelných reflektorů ohromné geometrické obrazce, mezi nimi i čtverec nad přeponou, zvaný Francouzi obecně ‚oslí můstek‘.
→Там, среди широких равнин, можно было бы при помощи рефлекторов изобразить гигантские геометрические фигуры, и притом настолько яркие, что они будут видны с Луны, между прочим Пифагоров треугольник, который в просторечии называют «Пифагоровы штаны».

‚Každá inteligentní bytost,‘ tvrdil geometr, musí pochopit vědecký význam tohoto obrazce.
→«Всякое разумное существо, – утверждал геометр, – должно понять научное значение этой фигуры.

Selenité, pokud existují, odpoví podobným obrazcem, a jakmile se jednou naváže spojení, bude snadné vytvořit abecedu, která umožní dohovořit se s obyvateli Měsíce.
→Поэтому селениты, если только они существуют, ответят подобной же фигурой, и тогда легко будет создать алфавит, который даст людям возможность обмениваться мыслями с обитателями Луны».

Tak pravil německý geometr, ale jeho návrh nebyl uskutečněn a až dosud neexistuje žádné přímé spojení mezi Zemí a její družicí.
→So lautet der Vorschlag des deutschen Geometers, aber er kam nicht zur Ausführung, und bis jetzt ist noch keine directe Verbindung zwischen der Erde und ihrem Trabanten eingerichtet.

Vejít do styku s hvězdným světem je vyhrazeno praktickému geniu Američanů.
→Aber es ist dem praktischen Genie der Amerikaner vorbehalten, die Verbindung mit der Sternenwelt in’s Leben zu rufen.

Způsob, jak toho dosáhnout, je prostý, snadný, jistý, neselhávající a bude předmětem mého návrhu.“
→Есть средство достигнуть Луны; средство простое, легкое, верное, надежное, – и о нем я хочу вам сообщить.

Tato slova vyvolala pekelný hluk, bouři výkřiků.
→Оглушительный шум, целая буря восклицаний приветствовали речь Барбикена.

Mezi přítomnými nebyl ani jediný, kterého by slova řečníkova neopanovala, nestrhla, nenadchla.
→Слушатели все до одного были увлечены, покорены, захвачены словами оратора.

„Slyšte! Slyšte! Tak ticho!“ volalo se ze všech stran. Když se rozrušení uklidnilo, pokračoval Barbicane ve své řeči vážnějším hlasem:
→– Слушайте, слушайте! Да замолчите же! – стали кричать со всех сторон. Когда волнение улеглось, Барбикен заговорил еще более торжественным тоном:

„Víte,“ řekl, „jaké pokroky učinila balistika za několik posledních let a jakého stupně dokonalosti by byly střelné zbraně dosáhly, kdyby byla válka pokračovala.
→– Вам известно, какие успехи сделала баллистика за последние годы и до какой высокой степени совершенства могли бы дойти огнестрельные орудия, если бы война все еще продолжалась!

Není vám rovněž neznámo, že theoreticky vzato je pevnost děla a výbušná síla prachu neomezená.
→Вы знаете также, что сила и прочность орудий и метательная сила пороховых газов могут быть безгранично увеличены.

Nuže! Vycházeje z této zásady, položil jsem si otázku, zdali by nebylo možné pomocí přístroje dostatečně velikého a sestrojeného tak, aby odpovídal daným podmínkám pevnosti, vyslat na Měsíc dělovou kouli.“
→Так вот, исходя из этих принципов, я задал себе вопрос: возможно ли из орудия достаточных размеров, достаточной мощности и установленного должным образом пустить ядро на Луну?

Po těchto slovech vydralo se z tisíců těžce oddechujících hrudí užaslé ach! pak se rozhostilo na okamžik ticho podobné hlubokému klidu před bouří.
→При этих словах из тысячи глоток вырвалось единодушное «ох». На минуту наступило молчание, подобное глубокой тишине, предшествующей громовому удару.

A bouře se vskutku strhla, bouře potlesku, výkřiků, volání, a otřásla zasedací síní. Předseda chtěl mluvit, nemohl.
→И действительно, тотчас же разразился гром: гром криков и аплодисментов, такой гам, что от него задрожал весь громадный залсобрания. Барбикен пытался продолжать свою речь, но это было немыслимо.

Teprve po deseti minutách se mu podařilo přehlušit shromáždění.
→Только через десять минут добился он того, что его стали слушать.

„Nechte mě dokončit,“ řekl chladně,
→ – Дайте мне закончить, – хладнокровно продолжал Барбикен.

„Zkoumal jsem otázku se všech hledisek, pustil jsem se do ní rázně a z mých nevývratných výpočtů vyplývá, že každá střela vystřelená na Měsíc s počáteční rychlostí dvanáct tisíc yardů za vteřinu, nutně dospěje k cíli.
→– Я смело приступил к этому вопросу, я обсудил его со всех сторон и на основании бесспорных вычислений могу утверждать, что снаряд, обладающий начальной ско- ростью в двенадцать тысяч ярдов в секунду, при точном прицеле неизбежно должен долететь до Луны.

Je mi proto ctí navrhnout vám, abychom se o tento malý experiment pokusili.“
→Итак, достойные сочлены, я имею честь предложить вам произвести этот небольшой опыт.

- III -

ÚČINEK BARBICANOVA PROHLÁŠENÍ
→Эффект. Произведенный сообщением Барбикена

Účinek vyvolaný posledními slovy ctihodného předsedy nelze vylíčit.
→Невозможно описать бурный эффект, вызванный речью достойного председателя.

Těch výkřiků! Toho hulákání! Toho střídavého bručení a provolávání slávy, těch hip! hip! huráá! a všech možných citoslovcí, jimiž americký jazyk oplývá! Byl to nepopsatelný zmatek a povyk.
→Крики! Восклицания! Оглушительный рев! Со всех сторон раздавалось: «Гип! Гип! Ура!» – и прочие междометия, столь распространенные в американском диалекте. Вопили во всю глотку, бешено хлопали, стучали ногами, потрясая стены зала. Ústa křičela, ruce tleskaly, nohy dupaly, až se podlaha třásla.
→Вопили во всю глотку, бешено хлопали, стучали ногами, потрясая стены зала.

Kdyby byly všechny zbraně tohoto dělostřeleckého musea spustily najednou, nebyly by rozechvěly zvukové vlny prudčeji.
→Залп из всех орудий этого музея не сотряс бы воздуха с такой бешеной силой.

Není divu. Dělostřelci bývají stejně hluční jako jejich děla.
→One need not be surprised at this. There are some cannoneers nearly as noisy as their own guns.

Uprostřed těchto nadšených ovací zůstal Barbicane klidný, chtěl asi ještě říci svým kolegům několik slov, neboť se posuňky domáhal ticha a jeho třaskavý zvonek se vyčerpal divokými výbuchy.
→Barbicane remained calm in the midst of this enthusiastic clamor; perhaps he was desirous of addressing a few more words to his colleagues, for by his gestures he demanded silence, and his powerful alarum was worn out by its violent reports.

Ale ani ho neslyšeli. Ve chvilce strhli Barbicana s křesla, posadili si ho na ramena a z rukou věrných přátel přešel do náruče neméně vzrušeného davu.
→Но их даже не было слышно. Друзья и коллеги сорвали его с кресла и с триумфом понесли на руках; затем им завладела не менее возбужденная уличная толпа.

Nic nedokáže udivit Američana. Říkávalo se často, že slovo „nemožnost“ se ve franštině nevyskytuje, zřejmě to byla mýlka ve slovníku.
→Американца ничем не удивишь. Говорят, будто слово «невозможно» для французов не существует, но это сказано не по адресу.

V Americe je vše snadné, vše prosté, a co se technických obtíží týče, ty jsou mrtvy, dřív než se zrodily.
→Только в Америке все кажется простым и легким, а что касается затруднений технического порядка, то их там нет и в помине.

Žádný správný Yankee by si byl nedovolil zahlédnout stín nějakých těžkostí mezi Barbicanovým návrhem a jeho provedením.
→Ни один чистокровный янки не позволил бы себе усмотреть какую-либо разницу между проектом Барбикена и его осуществлением.

Co slovo – to čin! Předsedova triumfální procházka se prodloužila do noci.
→Сказано – сделано. Весь вечер продолжалось триумфальное шествие при свете бесчисленных факелов. Opravdový pochodňový průvod. Irové, Němci, Francouzi, Skotové, všichni ti různorodí jedinci, z nichž se skládá obyvatelstvo Marylandu, křičeli každý ve svém mateřském jazyce a jejich vivat! hurá!
→Тысячи людей различных национальностей – ирландцев, немцев, французов, шотландцев, – из которых состоит население штата Мэриленд, каждый на своем родном наречии выкрикивали восторженные привет ствия, и все эти «виваты»,

bravo! sláva! se mísily v nevýslovném nadšení.
→«ура», «браво» сливались в общий невообразимый рев.

Luna právě svítila s poklidnou nádherou, jako by pochopila, že se jedná o ni, a zastiňovala svou intensivní září okolní hvězdy.
→И, словно понимая, что речь идет о ней, Луна предстала во всем своем блеске, затмевая ярким сиянием все огни Земли.

Všichni Yankeeové obraceli zraky k jejímu jiskřivému kotouči, jedni jí mávali na pozdrav, druzí ji volali nejsladšími jmény,
→ Глаза всех были устремлены на ее сверкающий диск: одни приветствовали ее, махая рукой; другие называли самыми нежными именами;

jedni si ji měřili pohledem, druzí jí hrozili pěstí, optik v Jones Falls Street si od osmi večer do půlnoci nadělal jmění prodejem dalekohledu.
→третьи словно мерили ее взглядом; были и такие, что грозили ей кулаком. За время с восьми часов вечера до полуночи один из оптиков центральной улицы Джонс-Фолл-стрит нажил целое состояние, распродав весь запас своих труб и биноклей.

Okukovali Lunu jako nějakou vznešenou dámu.
→Луну лорнировали, точно даму высшего света.

Američané se k ní chovali s majetnickou bezohledností.
→Многие янки уже бесцеремонно называли ночное светило своею собственностью.

Vypadalo to, jako by plavá Foibé již patřila těmto smělým dobyvatelům a byla součástí území Spojených státu.
→Казалось, эти отважные завоеватели уже завладели светлокудрой Фебой и она стала составной частью территории Соединенных Штатов.

A přece se jednalo jen o to, vystřelit na ni, což je dost surový způsob navazování styku, i když jde jen o satelita, ale mezi civilizovanými národy takové způsoby patří k dobrým mravům.
→Между тем речь шла покамест лишь о том, чтобы пустить ядро в Луну, – довольно-таки грубый способ установить сношения, однако весьма распространенный в цивилизованных странах.

Půlnoc již odbila a nadšení neklesalo, udržovalo se na stejné výši ve všech vrstvách obyvatelstva:
→Городские часы пробили полночь, а восторги толпы все не унимались; их разделяли все классы населения:

úředník, učenec, kupec i nosič, lidé inteligentní i greenhorni-zelenáči, cítili se pohnuti do nejhlubšího nitra, vždyť se jednalo o podnik národní,
→судьи, ученые, коммерсанты, лавочники, носильщики; люди образованные, как и уличные зеваки, были потрясены до глубины души. Ведь дело шло о всенародном национальном предприятии!

proto se horní i dolní město, nábřeží, omývaná vodami Potapsca, a lodi, zakotvené v dokách, hemžily davem zpitým radostí, ginem a whisky,
→Поэтому и в «верхнем» городе, и в «нижнем», и на набережных реки Патапско, и на кораблях, стоявших в доках, толпа пьянела от радости, джина и виски;

každý hovořil, řečnil, diskutoval, hádal se, schvaloval a tleskal:
→все говорили, произносили речи, обсуждали, спорили, аплодировали

od „gentlemana“, nedbale nataženého na pohovce „bar-roomu“ před svou sklenicí „sherry-cobbleru“, až po „watermana“, který se opíjel pálenkou v temných krčmách Fells-Pointu.
→– все, начиная с джентльменов, небрежно развалившихся на диванах в барах и тянувших из кружек шерри, и кончая портовыми рабочими, напивавшимися пойлом «вырви глаз» в мрачных тавернах Фелс-Пойнта!

Ke druhé hodině se vzrušení přece uklidnilo. Předseda Barbicane se konečně vrátil domů celý pošlapaný, pomačkaný, polámaný.
→Лишь к двум часам ночи улеглось волнение в городе. Барбикену наконец удалось вернуться домой; он чувствовал себя разбитым, помятым, изломанным.

Podobné nadšení by byl nevydržel ani Herkules.
→Сам Геркулес изнемог бы от такого испытания.

Čtyři železnice, které se sbíhají v Baltimore, ohioská, susquehannská, filadelfská a washingtonská, vyvezly cizí návštěvníky do čtyř koutů Spojených států a město si oddechlo v poměrném klidu.
→Поезда четырех железнодорожных линий – Огайо, Сускеганны, Филадельфии и Вашингтона, – скрещивающихся в Балтиморе, увезли иногородних гостей во все концы Соединенных Штатов, и в городе наступило наконец сравнительное спокойствие.

Ostatně bylo by omylem domnívat se, že onoho památného večera se rozrušení zmocnilo jen Baltimore.
→Впрочем, было бы ошибкой думать, что в этот достопамятный вечер волнением был охвачен один Балтимор.

Všechna velká města Států, New York, Boston, Albany, Washington, Richmond, New Orleans, Charleston, Mobile, z Texasu po Massachussetts, z Michiganu po Floridu, se podílela na tomto třeštění.
→Все большие города Соединенных Штатов – Нью-Йорк, Бостон, Олбани, Вашингтон, Ричмонд, Кресент-Сити, Сан-Франциско, Чарльстаун, Мобил и другие – от Техаса до Массачусетса и от Мичигана до Флориды отдали дань этой горячке.

List svého předsedy znalo přece třicet tisíc dopisovatelů Gun-Clubu, kteří čekali na proslulé prohlášení z pátého října se stejnou netrpělivostí.
→Ведь все тридцать тысяч членов-корреспондентов «Пушечного клуба» своевременно получили письмо своего председателя и с нетерпением ожидали известий о содержании сенсационного доклада, назначенного на 5 октября.

Proto také ještě týž večer slova, která sotva splynula z řečníkových úst, běžela po telegrafních drátech křížem krážem Spojenými Státy rychlostí dvou set čtyřiceti osmi tisíc čtyř set čtyřiceti sedmi mil za vteřinu.
→И в тот вечер, как только слова Барбикена слетали с его уст, они тотчас же неслись по телеграфным проводам во все штаты со скоростью двухсот сорока восьми тысяч четырехсот сорока семи миль в секунду.

Lze tedy říci s naprostou určitostí, že Spojené státy americké, desetkrát tak velké jako Francie, zvolaly v témž okamžiku jednohlasné hurá! a že dvacet pět milionů srdcí, vzdutých pýchou, zabušilo týmž tepem.
→И можно с уверенностью сказать, что не только в тот же вечер, но почти в тот же самый час по всей громадной территории Соединенных Штатов, в десять раз превосходящей территорию Франции, раздалось единодушное «ура» и одновременно в порыве национальной гордости затрепетали сердца двадцати пяти миллионов жителей.

Druhý den se zmocnilo otázky patnáct set deníků, týdeníků, čtrnáctideníků a měsíčníků:
→На следующее утро проект Барбикена подхватили полто- ры тысячи газет и журналов: ежедневных, еженедельных и месячных;

zkoumaly ji z jejích různých hledisek fyzikálních, meteorologických, hospodářských nebo mravních, se stanoviska převahy politické nebo se stanoviska civilizace.
→они рассмотрели его со всех сторон: физической, метеорологической, экономической и моральной, с точки зрения политических преимуществ и интересов цивилизации.

Tázaly se, zda je Měsíc světem s dokončeným vývojem, zda už nepodléhá žádné změně.
→They debated whether the moon was a finished world, or whether it was destined to undergo any further transformation.

Podobá se Zemi v době, kdy byla ještě bez ovzduší?
→Похожа ли она на Землю той эпохи, когда наша планета не имела еще атмосферы? Jak asi vypadá ta strana, kterou se zeměkoule není vidět? Ačkoliv se zatím jednalo jen o to, vyslat na Lunu dělovou kouli,
→Что происходит на той стороне Луны, которая всегда остается невидимой для Земли? И хотя речь шла только о том, чтобы пустить ядро в ночное светило, все считали, что стоят на пороге новых грандиозных опытов;

všichni v tom viděli východisko celé řady pokusů, všichni doufali, že Amerika jednoho dne pronikne poslední tajemství tajuplného kotouče a někteří dokonce jako by se obávali, že dobytí Měsíce citelně poruší evropskou rovnováhu.
→все надеялись, что именно Америке суждено разгадать последние тайны спутника Земли, а некоторые даже опасались, как бы завоевание Луны не нарушило заметным образом политического равновесия Европы.

Při debatě o návrhu nezapochyboval ani jeden list o jeho uskutečnění, sborníky, brožury, přehledy, magazíny, vydávané učenými, literárními nebo náboženskými společnostmi
→Но ни один газетный листок не усомнился в возможно- сти осуществить эту затею; сборники, брошюры, бюллетени, журналы всевозможных обществ – научных, литературных и религиозных

vyzdvihovaly jeho přednosti a bostonská Přírodovědecká společnost albanská, Americká společnost pro vědy a umění, newyorská Zeměpisná a statistická společnost,
→– распространялись о достоинствах проекта, а Бостонское общество естествознания, Олбанская американская ассоциация наук и искусств, Нью-йоркское географическое и статистическое общество,

filadelfská Americká filosofická společnost a washingtonský Smithsonův ústav zaslaly Gun-Clubu tisíce blahopřejných dopisů s okamžitými nabídkami svých služeb a peněz.
→Филадельфийское философское общество, Смитсоновский институт в Вашингтоне послали «Пушечному клубу» не только поздравления, но и предложения денежных сумм и всяческого содействия.

Lze tedy říci, že dosud žádný návrh neměl tak velký počet přívrženců, váhání, pochybnosti, nejistota nepřicházely vůbec v úvahu.
→Можно утверждать, что никогда еще ни один ученый проект не имел такого множества сторонников, как барбикеновский: он не вызвал ни колебаний, ни сомнений, ни опасения.

Několik dní po slavném zasedání Gun-Clubu oznámil ředitel jedné anglické divadelní společnosti, že bude v baltimorském divadle hrát Shakespearovu komedii Mnoho povyku pro nic.
→Через несколько дней после знаменитого заседания «Пушечного клуба» антрепренер одной английской драматической труппы, игравший в балтиморском театре, анонсировал представление комедии «Много шума из ничего».

Avšak obyvatelstvo města vidělo v tomto názvu urážlivou narážku na plán předsedy Barbicana, vtrhlo do hlediště, rozbilo sedadla a donutilo nešťastného ředitele změnit program.
→Но граждане Балтимора, усмотрев в этом названии злостный намек на проект председателя Барбикена, ворвались в театр, разломали кресла и заставили злополучного антрепренера уничтожить афиши.

Co se vtipů, karikatur a písniček týče, které by byly v Evropě a zejména ve Francii uvítaly myšlenku střílet na Měsíc, jejich autor by se byl se zlou potázal, všechny life preservers světa by ho nebyly s to uchránit před všeobecným rozhořčením.
→Что касается шуток, карикатур и песенок, которые посыпались бы градом на подобный проект – пустить ядро на Луну, – будь он предложен в Европе и в особенности во Франции, – то в Америке не появилось ни одной, ибо авторам их не поздоровилось бы.

V Novém světě jsou věcí, které nejsou k smíchu. Od toho dne se tedy stal z Impeye Barbicana jeden: z největších občanů Spojených států, cosi jako Washington vědy, a jedna příhoda z mnoha ukáže, jak dalece si tento jediný muž podmanil celý národ.

Několik dní po slavném zasedání Gun-Clubu oznámil ředitel jedné anglické divadelní společnosti, že bude v baltimorském divadle hrát Shakespearovu komedii Mnoho povyku pro nic. Avšak obyvatelstvo města vidělo v tomto názvu urážlivou narážku na plán předsedy Barbicana, vtrhlo do hlediště, rozbilo sedadla a donutilo nešťastného ředitele změnit program. Jako vtipný muž sklonil se ředitel před vůlí lidu a nahradil neblahou komedii hrou Jak se vám líbí a po několik týdnů měl báječné příjmy.

- IV -

ODPOVĚĎ CAMBRIDGESKÉ HVĚZDÁRNY
→Ответ Кембриджской обсерватории

Uprostřed oslav, kterými ho zahrnovali, nepromarnil Barbicane ani chvilku.
→Бурные овации не вскружили голову Барбикену.

Jeho první starostí bylo shromáždit své kolegy v kancelářích Gun-Clubu.
→Не теряя ни минуты, он немедленно собрал своих сочленов в помещении «Пушечного клуба».

Tam se po diskusi dohodli, že se o astronomické části podniku poradí s hvězdáři,
→На этом заседании решено было сперва запросить ученых относительно астрономической стороны предприятия,

jakmile seznají jejich odpověď, prohovoří technické prostředky a neopomenou nic, aby zajistili úspěch velikého pokusu.
→а получив их ответы, тщательно обсудить всю техническую сторону вопроса, чтобы обеспечить успех великому проекту.

Sepsali tedy velmi přesný rozklad obsahující odborné otázky a poslali ho hvězdárně v Cambridgi v Massachussetts.
→Тотчас же была составлена срочная записка с перечнем специальных вопросов, которую направили в обсерваторию города Кембриджа, в штат Массачусетс.

Toto město, kde byla založena první universita ve Spojených státech, je právem proslulé svým astronomickým ústavem.
→В этом городе был некогда основан первый в Соединенных Штатах университет, который славится своей обсерваторией.

Zde jsou shromážděni nejlepší vědci, zde je umístěn mohutný dalekohled, který umožnil Bondovi rozložit mlhovinu v Andromedě a Clarkovi objevit družici Siria.
→Там работают самые крупные ученые Северной Америки; там находится мощный телескоп, который позволил Бонду определить природу туманности в созвездии Андромеды, а Кларку – открыть спутник Сириуса.

Tento slavný institut opravňoval tedy po všech stránkách důvěru Gun-Clubu.
→Это знаменитое учреждение во всех отношениях заслуживало доверия «Пушечного клуба».

Po dvou dnech došla k rukám předsedy Barbicana tak netrpělivě očekávaná odpověď.
→Zwei Tage nachher traf die so ungeduldig erwartete Antwort beim Präsidenten Barbicane ein.

Zněla takto: Ředitel cambridgeské hvězdárny předsedovi Gun-Clubu v Baltimore.
→Он гласил следующее: Директор обсерватории в Кембридже — Председателю «Пушечного клуба» в Балтиморе.

Cambridge dne 7. října. Jakmile jsme obdrželi Váš ctěný dopis Z 6. t. m., adresovaný cambridgeské hvězdárny jménem členů baltimorského Gun-Clubu, sešlo se ihned vedení ústavu a uznalo za vhodné odpovědět následovně:
→Кембридж, 7 октября. Немедленно по получении 6 октября Вашего запроса на имя обсерватории в Кембридже от имени членов «Пушечного клуба» в Балтиморе, было созвано экстренное заседание совета обсерватории и поставлено сообщить вам следующее:

Byly mu položeny tyto otázky: 1. Je možné vyslati střelu na Měsíc?
→На обсуждение были предложены нижеследующие вопросы: 1. Возможно ли, чтобы пушечное ядро долетело до Луны?

2. Jak veliká je přesná vzdálenost mezi Zemí a její družicí?
→2. Каково точное расстояние от Земли до ее спутника?

3. Jak dlouho bude trvat let střely o dostatečné počáteční rychlosti, a kdy je tudíž třeba ji vypálit, aby se v daném bodě setkala s Měsícem?
→3. Какова будет продолжительность полета снаряда, пущенного с достаточной начальной скоростью, и в какой момент должен быть пущен снаряд, чтобы он мог достигнуть Луны в определенной точке ее поверхности?

4. Kdy zaujme Měsíc polohu pro zásah střely nejpříznivější?
→4. В какой именно момент Луна будет находиться в положении наиболее благоприятном для того, чтобы ядро достигло ее поверхности?

5. Na který bod oblohy je třeba zamířit dělo určené k vypálení střely?
→5. В какую именно точку небесной сферы следует нацелить пушку, из которой будет пущен снаряд на Луну?

6. Na kterém místě oblohy bude stát Měsíc ve chvíli, kdy střela vyletí?
→6. В какой точке небосвода будет находиться Луна в момент, когда выстрелит пушка?

Odpověď na otázku prvou: Je možné vyslati střelu na Měsíc?
→Regarding the first question, “Is it possible to transmit a projectile up to the moon?”

Ano. Na Měsíc je možno vyslati střelu, dokážeme-li jí dát počáteční rychlost dvanáct tisíc yardů za vteřinu.
→Да, снаряд может долететь до Луны, если удастся придать ему начальную скорость в двенадцать тысяч ярдов в секунду. Вычисления подтверждают,

Výpočet dokazuje, že tato rychlost je dostatečná.
→что такая скорость вполне достаточна.

Vzdalujeme-li se od Země, klesá přitažlivost se čtvercem vzdálenosti, to jest zvětší-li se vzdálenost třikrát, zmenší se přitažlivost devětkrát.
→По мере удаления от Земли сила притяжения будет изменяться обратно пропорционально квадрату расстояния, то есть если расстояние увеличится в три раза, притяжение уменьшится в девять раз.

Váha střely bude tudíž rychle klesat, až se bude rovnat nule v okamžiku, kdy bude přitažlivost Měsíce v rovnováze s přitažlivostí zemskou, totiž až střela urazí čtyřicet sedm dvaapadesátin své tento dráhy.
→Таким образом, вес ядра будет быстро уменьшаться и наконец станет равным нулю – в тот момент, когда сила притяжения ядра Луною окажется равной силе притяжения его Землей, то есть ядро проделает сорок семь пятьдесят вторых всего пути.

V té chvíli už projektil nebude vážit nic, a překročí-li bod, padne na Měsíc pouhým účinkem měsíční přitažlivosti.
→В этот момент ядро потеряет свой вес, и если оно пролетит еще дальше, то упадет на Луну, попав в сферу лунного притяжения.

Tím je theoretická možnost pokusu plně dokázána. Jeho zdar závisí jedině na mohutnosti použitého přístroje.
→Поэтому теоретическую возможность опыта можно считать вполне доказанной; фактическая же его успешность будет зависеть исключительно от силы орудия.

Odpověď na otázku druhou: Jak veliká je přesná vzdálenost mezi Zemí a její družicí?
→Ответ на второй вопрос: «Каково точное расстояние от Земли до ее спутника?»

Měsíc neopisuje kolem Země kružnici, ale elipsu a naše planeta leží v jednom z jejích ohnisek, z toho plyne, že Měsíc se Zemi hned přibližuje a hned oddaluje čili v termínech hvězdářských jednou je v perigeu t. j. přízemí, jednou v apogeu t. j. odzemí.
→Луна описывает вокруг Земли не круг, а эллипс, в одном из фокусов которого находится наша планета; вследствие этого Луна в разное время находится в различных расстояниях от Земли; наибольшее расстояние называется апогеем, наименьшее – перигеем.

Rozdíl mezi jeho největší a nejmenší vzdáleností je poměrně dosti značný a nelze jej proto přehlížeti.
→Как известно, разность между наибольшим и наименьшим расстоянием довольно велика, так что ею нельзя пренебрегать.

V apogeu je totiž Měsíc vzdálen čtyři sta šest tisíc sedm set kilometrů a v perigeu jen tři sta padesát šest tisíc sedm set kilometrů, činí tedy rozdíl padesát tisíc tři sta kilometrů neboli více než jednu devítinu dráhy.
→В самом деле, в своем апогее Луна отстоит от Земли на 247 552 мили, а в перигее – всего на 218 657 миль; разница между двумя расстояниями достигает 28 895 миль, то есть одной девятой части пути снаряда.

Základem výpočtů se tedy musí stát přízemní vzdálenost Měsíce.
→Поэтому в основу вычислений надо брать кратчайшее расстояние до Луны.

Odpověď na otázku třetí: Jak dlouho bude trvat let střely o dostatečné počáteční rychlosti, a kdy je tudíž třeba ji vypálit, aby se v daném bodě setkala s Měsícem?
→Ответ на третий вопрос: «Какова будет продолжительность полета снаряда, выпущенного с достаточной начальной скоростью, и в какой момент должен быть выпущен снаряд, чтобы он мог достигнуть Луны в определенной точке?»

Kdyby si střela uchovala neomezeně počáteční rychlost dvanácti tisíc yardů čili jedenácti tisíc kilometrů za vteřinu, která jí bude udělena při odletu, trval by její let na místo určení jen asi devět hodin,
→Если бы ядро все время сохраняло первоначальную скорость 12 тысяч ярдов в секунду, оно долетело бы до Луны приблизительно в девять часов;

ježto však bude tato počáteční rychlost stále klesat, bylo propočtem zjištěno, že projektilu potrvá tři sta tisíc vteřin, to jest osmdesát tři hodin a dvacet minut, než dosáhne bodu, kde zemská a měsíční přitažlivost je v rovnováze,
→но так как скорость ядра непрерывно убывает, то, как показывают вычисления, понадобится 300 тысяч секунд, то есть 83 часа 20 минут, чтобы ядро достигло точки, где притяжение ядра Землею и притяжение его Луною окажутся равными между собой;

a z tohoto bodu bude padat na Měsíc padesát tisíc vteřin, to jest padesát tři hodin třináct minut a dvacet vteřin.
→начиная с этой точки ядро будет падать на Луну в течение 50 тысяч секунд, то есть 13 часов 53 минуты и 20 секунд.

Bude tudíž záhodno vypálit jej devadesát sedm hodin třináct minut a dvacet vteřin před tím, než se Měsíc octne v bodě, na který bylo zamířeno.
→Поэтому ядро следует выпустить за 97 часов 13 минут и 20 секунд до прохождения Луны через намеченную точку ее пути.

Odpověď na otázku čtvrtou: Kdy zaujme Měsíc polohu pro zásah střely nejpříznivější?
→Ответ на четвертый вопрос: «В какой именно момент Луна будет находиться в положении наиболее благоприятном для того, чтобы ядро достигло ее поверхности?»

Z toho, co bylo svrchu řečeno, vyplývá, Ze je nutno zvolit si předně dobu, kdy Měsíc bude v přízemí, ale i okamžik, kdy bude procházet nadhlavníkem,
→На основании вышесказанного необходимо прежде всего определить время, когда Луна будет находиться в перигее, а также момент, когда она будет в зените;

neboť tím se dráha zmenší ještě o vzdálenost rovnající se jednomu zemskému poloměru, to jest o tři tisíce devět set devatenáct mil neboli o šest tisíc tři sta sedmdesát osm kilometrů,
→тогда расстояние убавится еще на величину земного радиуса, то есть на 3919 миль;

takže konečná dráha bude měřit dvě stě čtyřicet tisíc devět set sedmdesát jest mil t. j. tři sta osmdesát sedm tisíc sedm set třicet kilometrů.
→поэтому длина пути снаряда окончательно определится примерно в 214 976 миль.

Luna prochází sice každý měsíc svým perigeem, neocitá se však při tom po každé v nadhlavníku.
→Но хотя Луна и каждый месяц бывает в перигее, она не всегда находится в этот момент в зените.

Obě tyto podmínky splňuje jen velmi zřídka. Bude tedy nutno vyčkat, až se Měsíc octne v perigeu a zenitu zároveň.
→She does not appear under these two conditions simultaneously, except at long intervals of time. It will be necessary, therefore, to wait for the moment when her passage in perigee shall coincide with that in the zenith.

Šťastnou náhodou poskytuje obě tyto podmínky čtvrtého prosince příštího roku:
→К счастью, такое совпадение произойдет 4 декабря будущего года:

o půlnoci bude v perigeu, to jest v nejmenší vzdálenosti od Země, a zároveň bude procházet nadhlavníkem.
→ровно в полночь Луна будет в своем перигее, то есть в наименьшем расстоянии от Земли, и в тот же момент окажется в зените.

Odpověď na otázku pátou: Na který bod oblohy bude třeba zamířit dělo určené k vypálení střely?
→Ответ на пятый вопрос: «В какую именно точку небосвода следует нацелить пушку, из которой будет выпущен снаряд на Луну?»

Připustíme-li předešlá pozorování jako správná, bude musit být dělo namířeno na nadhlavník, tak aby výstřel byl kolmý k rovině obzoru a střela rychleji unikla působení zemské přitažlivosti.
→Из предыдущих указаний явствует, что пушку нужно целить в зенит того места, где будет произведен выстрел; следовательно, направление выстрела будет перпендикулярно к плоскости горизонта, и таким образом снаряд быстрее освободится от действия земного притяжения.

Má-li však Měsíc vystoupit do nadhlavníku nějakého místa, nesmí se toto místo nalézat ve větší zeměpisné šířce než měří tzv. úchylka, to je sférická vzdálenost Luny od rovníku, jinými slovy musí se nalézat mezi 0° až 28° severní nebo jižní šířky.
→Но, чтобы Луна могла пройти через зенит данного места, надо, чтобы географическая широта этого места не превышала градуса отклонения этого светила, другими словами – оно должно находиться между 0° и 28° северной или южной широты.

V každém jiném místě by se výstřel nutně zešikmil, což by ohrozilo zdar podniku.
→Во всяком другом месте придется целить под острым углом, и это явится крайне неблагоприятным условием для успеха опыта.

Odpověď na otázku šestou: Na kterém místě oblohy bude stát Měsíc ve chvíli, kdy střela vyletí?
→Ответ на шестой вопрос: «В какой точке небосвода будет находиться Луна в момент, когда выстрелит пушка?»

Ve chvíli, kdy bude střela vypálena, bude se musit Měsíc, který každý den postoupí o 13 stupňů 10 minut 35 vteřin, nalézat ve vzdálenosti čtyřikrát tak velké, to jest padesát dva stupňů čtyřicet dva minut a dvacet vteřin od bodu nadhlavníkového,
→Так как в течение суток Луна передвигается по небу с запада на восток на 13°10’35’’, то в момент выстрела она должна находиться западнее зенита на расстоянии, в четыре раза превышающем ее суточный путь, то есть на 52°42’20";

což je prostor odpovídající dráze, kterou urazí za dobu letu střely.
→это как раз то расстояние, которое она должна пройти во время полета ядра.

Poněvadž však je také třeba počítat s deviací, způsobenou vlivem zemské rotace na dělovou kouli, a protože se koule, než dospěje na Měsíc, odchýlí o vzdálenost rovnající se šestnácti zemským poloměrům,
→Кроме того, необходимо принять во внимание отклонение ядра от вертикального направления вследствие вращательного движения Земли. К моменту, когда ядро достигнет Луны, она отклонится на расстояние, равное шестнадцати земным радиусам,

což činí přepočteno na dráhu měsíční přibližně jedenáct stupňů, je nutno připojit těchto jedenáct stupňů k zmíněnému již zpoždění Měsíce, tedy zaokrouhleně šedesát čtyři stupně celkem.
→ что в применении к лунной орбите составляет примерно 11°. Эти 11° следует прибавить к цифре, выражающей отклонение Луны от зенита, что составит в круглых числах 64°.

V okamžiku výstřelu bude tudíž paprsek dopadající s Měsíce svírat s kolmicí vztyčeno u v místě výstřelu úhel šedesát čtyři stupňů.
→В общем, в момент выстрела луч зрения от данного места к центру Луны должен составить угол в 64° с вертикалью данного места.

To jsou odpovědi na otázky položené členy Gun-Clubu cambridgeské hvězdárně.
→Из этого вытекает следующее:

Shrnutí: 1. Dělo bude nutno umístit v krajině rozkládající se mezi nultým a osmadvacátým stupněm severní nebo jižní šířky.
→1. Пушка должна быть установлена в местности, находящейся между 0° и 28° северной или южной широты.

2. Bude musit mířit na nadhlavník daného místa.
→2. Пушка должна быть нацелена в зенит этой местности.

3. Střele nutno udělit počáteční rychlost dvanáct tisíc yardů za vteřinu.
→3. Снаряд должен обладать первоначальной скоростью 12 тысяч ярдов в секунду.

4. Musí být vypálena prvního prosince příštího roku v deset hodin čtyřicet šest minut a čtyřicet vteřin.
→4. Выстрел должен произойти 1 декабря следующего года в 10 часов 46 минут 40 секунд вечера.

5. Setká se s Měsícem čtyři dny po svém vypálení čtvrtého prosince přesně o půlnoci ve chvíli, kdy bude Měsíc procházet nadhlavníkem.
→5. Снаряд достигнет Луны через 4 дня, то есть 4 декабря, ровно в полночь, когда центр Луны будет проходить через зенит.

Členové Gun-Clubu musí tedy bezodkladně započít s pracemi, kterých je k podobnému podniku potřebí, a musí být připraveni k činu v určeném okamžiku, neboť nechají-li toto datum čtvrtého prosince projít, shledají Měsíc v stejných podmínkách perigea a zenitu teprve za osmnáct let a jedenáct dní.
→Посему членам «Пушечного клуба» надлежит безотлагательно приступить к необходимым работам и к указанному сроку быть совершенно наготове; если они пропустят 4 декабря, им придется ждать 18 лет и 11 дней, пока вновь не совпадет нахождение Луны в перигее с прохождением ее через зенит.

Vedení cambridgeské hvězdárny je Gun-Clubu zcela k službám v otázkách theoretické astronomie a připojuje tímto své blahopřání k blahopřáním celé Ameriky.
→The staff of the Cambridge Observatory place themselves entirely at their disposal in respect of all questions of theoretical astronomy; and herewith add their congratulations to those of all the rest of America.

Za vedení J. M. BELFAST ředitel cambridgeské hvězdárny.
→За членов совета Дж. М. Бельфаст, директор обсерватории в Кембридже.

- V -

ROMÁN MĚSÍCE
→Повесть о Луне

Kdyby se byl v době vesmírného chaosu postavil do onoho neznámého středu, okolo něhož se otáčí svět, pozorovatel obdařený nekonečně pronikavým zrakem, byl by viděl, jak prostor naplňují myriády atomů.
→Если бы наблюдатель, одаренный бесконечно острым зрением, очутился в том неведомом центре, вокруг которого обращается Вселенная, в эпоху, когда мир находился еще в хаотическом состоянии, он увидел бы неисчислимые мириады атомов, которые заполняли все космическое пространство.

Během věků však nastala ponenáhlu změna, projevil se zákon přitažlivosti a atomy, až dotud bludné, se mu podřídily,
→Но мало-помалу в течение бесчисленных веков произошли перемены: проявился закон всемирного тяготения, под вли- яние которого подпали блуждающие атомы;

tyto atomy se slučovaly chemicky podle své vzájemné spřízněnosti, staly se molekulami a vytvořily shluky mlhovin, jimiž jsou posety hlubiny nebes.
→эти атомы стали соединяться, группируясь в силу химического средства; так возникли молекулы, образовавшие скопление материи – туманности, которыми усеяны глубины небес.

V těchto shlucích ihned vznikl krouživý pohyb kolem vlastního středu.
→These masses became immediately endued with a rotary motion around their own central point.

Tento střed, tvořený těkajícími molekulami, počal se otáčet kolem své osy a housti stále více, podle neměnných zákonů mechaniky
→Этот центр, состоящий из разреженных молекул, начал также вращаться вокруг своей оси; причем, по непреложным законам механики,

se pak rotační pohyb zrychloval tím více, čím víc se objem zahuštěním zmenšoval a trvalým působením těchto dvou vlivů vznikla ústřední hvězda, střed mlhovinného shluku.
→по мере того как уменьшался вследствие сжатия его объем, движение его ускорялось, и в результате этих двух непрерывно действующих факторов в туманности образовалось центральное ядро – главная ее звезда.

Kdyby se díval pozorně, byl by pozorovatel posléze uviděl, jak se ostatní molekuly shluků chovají stejně jako ústřední hvězda, zhušťují se rovněž rovnoměrně zrychleným rotačním pohybem a obíhají kolem ní jako nesčetné hvězdy.
→Внимательно вглядываясь, наблюдатель заметил бы, что и остальные молекулы, образующие скопление материи, проходят через те же стадии, точно так же сгущаются в результате все ускоряющегося вращательного движения, образуя несметное число звезд, вращающихся вокруг центрального светила.

Tak se vytvořily mlhoviny, jichž dnes hvězdáři čítají na pět tisíc.
→Так возникло звездное скопление, или туманность. Таких туманностей насчитывают в настоящее время до пяти тысяч.

Mezi těmito pěti tisíci mlhovinami je jedna, kterou lidé nazvali Mléčná dráha a která obsahuje osmnáct milionů hvězd, z nichž se každá stala středem jedné sluneční soustavy.
→Одна из этих пяти тысяч туманностей, получившая название Млечного Пути, насчитывает восемнадцать миллионов звезд, каждая из которых является центром своего «мира».

Kdyby byl pozorovatel podrobně zkoumal mezi těmito osmnácti miliony hvězd jednu z nejnepatrnějších a nejméně zářivých, hvězdu čtvrtého řádu, která se pyšně nazývá Slunce,
→Если бы наблюдатель остановил свое внимание на одном из этих восемнадцати миллионов светил, довольно скром- ном и не особенно ярком, на звезде четвертой величины, ко- торая носит гордое название Солнце,

byly by se před jeho očima odehrály všechny jevy, které způsobily vznik vesmíru.
→– он увидел бы, как она последовательно проходит все стадии процесса, приводящего к возникновению космических тел.

Byl by vskutku spatřil, jak se toto Slunce, ještě ve stavu plynném a složené z pohyblivých molekul otáčí kolem své osy, aby dokončilo dílo soustředění.
→Сперва он увидел бы, как Солнце, еще газообразное, состоящее из подвижных молекул, вращается вокруг своей оси, постепенно сгущаясь.

Podle zákonů mechaniky by se byl tento pohyb zrychloval s ubýváním objemu, až do chvíle, kdy by síla odstředivá překonala sílu dostředivou, jež se snaží strhnout molekuly do středu.
→Согласно законам механики, это движение должно было все ускоряться по мере уменьшения объема, и должен был наступить момент, когда центробежная сила преодолеет силу центростремительную, притягивающую молекулы к центру.

Tu by proběhl před divákovýma očima jiný jev: molekuly umístěné v rovině rovníku by se vymrštily jako kámen z praku, jehož provaz se náhle přetrhl, a vytvořily by kolem Slunce několik soustředných prstenců podobných prstenci Saturnovu.
→Тогда наблюдатель стал бы свидетелем нового явления: находящиеся в зоне экватора несчетные молекулы отлетели бы от Солнца, как камень от пращи, и приняли бы форму ко- лец, наподобие тех, которые окружают Сатурн.

A tyto prstence kosmické hmoty by se zase vlivem rotačního pohybu kolem ústřední masy roztříštily do mlhovin druhotných, to jest v planety.
→Но эти кольца космической материи при быстром вращении вокруг центральной массы в свою очередь должны были разорваться и превратиться во вторичные туманности, из которых и возникли планеты.

Kdyby byl pozorovatel soustředil potom veškerou svou pozornost na tyto planety, byl by viděl, že se chovají úplně stejně jako Slunce a že se od nich odděluje jeden nebo několik kosmických prstenců, z nichž pak vznikají hvězdy nižšího řádu nazývané družice.
→Если бы наблюдатель сосредоточил свое внимание на планетах, он увидел бы, что они повторяют все стадии, пройденные Солнцем, и на определенном этапе вокруг них образуется одно или несколько колец, дающих начало светилам низшего порядка, так называемым спутникам (сателлитам).

Postupujeme-li tedy od atomu k molekule, od molekuly k mlhovinnému shluku, od mlhovinného shluku k mlhovině, od mlhoviny k ústřední hvězdě, od ústřední hvězdy k Slunci, od Slupce k planetě, od planety k družici, vidíme celou řadu změn, kterými nebeská tělesa od počátku světa prošla. vidíme celou řadu změn, kterými nebeská tělesa od počátku světa prošla.
→Таким образом, небесные тела, начиная с первых дней мироздания, претерпевали целый ряд превращений; из атомов образовались молекулы, из молекул – туманности, из туманности – центральная звезда, из центральной звезды – Солнце, из Солнца – планеты и из планеты – ее спутники.

Slunce se zdá ztraceno v nesmírnosti hvězdnatého světa, a přece je – podle nynějších vědeckých theorií – připoutáno k mlhovině Mléčné dráhy.
→Солнце как бы затеряно в безбрежном пространстве звездной Вселенной, а между тем, как установлено астрономами, оно входит в состав звездной туманности, носящей название Млечного Пути.

Je středem jednoho světa, a byť uprostřed vesmírných prostor připadá sebemenší, je přece jen ohromné, neboť je čtrnáctsettisíckrát větší než Země.
→Правда, Солнце – центр отдельного «мира», но оно кажется ничтожным перед неизмеримыми безднами неба. Впрочем, для нас оно все-таки огромно, ибо его объем в миллион четыреста раз больше объема земного шара.

Kolem něho se otáčí osm planet, vzešlých z jeho vlastního těla v prvých dnech stvoření.
→Вокруг Солнца вращаются восемь планет, вышедших из его недр в первые дни творения.

Jsou to, postupujeme-li od nejbližší z těchto hvězd k nejvzdálenější: Merkur, Venuše, Země, Mars, Jupiter, Saturn, Uran, Neptun.
→Ближайшая из них – Меркурий, затем по мере удаления от Солнца следуют Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун.

Nadto obíhají mezi Marsem a Jupiterem pravidelně jiná méně důležitá tělesa.
→Кроме того, в пространстве между Марсом и Юпитером вращаются по определенным орбитам другие тела меньших размеров, быть может, осколки планеты, некогда рассыпавшейся на тысячи кусков;

Někteří z těchto služebníků, které Slunce udržuje v jejich eliptické dráze velkým zákonem gravitačním, mají také satelity.
→У некоторых из этих приближенных Солнца, удерживае- мых им на эллиптических орбитах в силу великого закона тяготения, в свою очередь имеются спутники:

Uran jich má osm, Saturn osm, Jupiter čtyři, Neptun snad tři, Země jeden, tento satelit, jeden z nejméně významných v slunečním světě, se nazývá Měsíc a odvážný genius Američanů zamýšlel dobýt právě jeho.
→у Урана и Сатурна – по восемь, у Юпитера – четыре, у Нептуна, вероятно, два, у Земли – один; это светило, одно из самых незначительных в Солнечной системе, называется Луной, – и нужен был смелый гений американцев, чтобы возникла мысль о завоевании нашего спутника.

Luna se od prvopočátku dělila se Sluncem o pozornost obyvatel Země pro svou poměrnou blízkost a rychle se měnící podívanou na své různé fáze, ale dívat se do Slunce namáhá zrak a oslnivost jeho světla nutí pozorovatele klopit oči.
→Ночное светило, вследствие близости своей к Земле и правильного чередования фаз, наряду с Солнцем издавна привлекало внимание жителей Земли. Но на Солнце больно смотреть, слишком яркий его свет всегда заставлял людей опускать глаза.

Plavá Foibé naopak je přístupnější a ráda vystavuje na odiv svůj skromný půvab: je příjemná na pohled, nenáročná, nicméně si občas dovolí zastínit svého bratra, zářivého Apolona, aniž kdy on zastíní ji.
→Белокурая Феба более человечна и благосклонно дает лю- боваться своей скромной прелестью; ее свет мягок для глаз, она не горда, хотя порой и затмевает своего брата, лучезар- ного Аполлона, а ему никогда не позволяет затмевать себя.

Muslimové pochopili, jakým díkem jsou tomuto věrnému příteli Země zavázáni, a proto podle jeho oběhu upravili délku svých měsíců.
→Магометане давно оценили по достоинству верную подругу Земли и исчисляют время по обращению Луны вокруг Земли.

Starověké národy zasvětily této cudné bohyni zvláštní kult.
→Народы древности почтили особым культом эту девственную богиню. Egypťané jí říkali Isis, Féničané ji jmenovali Astarté, Řekové ji uctívali pod jménem Foibé, dcery Latoniny a Jupiterovy, a její mizení vysvětlovali tajemnými návštěvami Diany u krásného Endymiona.
→Египтяне называли ее Изидой, финикияне именовали ее Астартой, у древних греков она была Фебою, дочерью Латоны и Юпитера, и они объясняли ее затмения таинственными свиданиями Дианы с красавцем Эндимионом.

Podle mythologické báje pobíhal lev nemejský, než se objevil na Zemi po pláních měsíčních, a básník Agesianax, citovaný Plutarchem, opěval ve svých verších sladké oči, roztomilý nos a půvabná ústa, které tvoří svítící část zbožňováníhodné Selené.
→Если верить мифологии, немейский лев разгуливал по лунным долинам еще до появления своего на Земле, и поэт Агезианакс, цитируемый Плутархом, воспел в своих стихах полные неги очи, прелестный нос и пленительные уста лучезарной Селены.

Ač staří dovedli ve své mythologii vystihnout povahu a mravní vlastnosti Luny, zůstali i nejučenější z nich velmi nevědomí v oboru selenografie.
→Но если древние разгадали характер, темперамент, словом, моральные качества Луны, все же и самые мудрые из них оставались совершенными невеждами в области селенографии.

Avšak někteří hvězdáři dávných dob objevili jisté jednotlivosti, které dnes věda potvrdila.
→Cependant, plusieurs astronomes des époques reculées découvrirent certaines particularités confirmées aujourd’hui par la science.

Jestliže obyvatelé Arkadie tvrdili, že bydleli na Zemi v době, kdy Měsíc ještě neexistoval, jestliže Latius považoval Lunu za odštěpek slunečního kotouče, jestliže Klearchos, žák Aristotelův, z ní udělal hladké zrcadlo, v němž se obrážejí obrazy moře,
→Так, жители Аркадии уверяли, что предки их жили на Земле еще в ту эпоху, когда Луны и в помине не было; Симплиций считал ее неподвижной и подвешенной к хрустальному небосводу, а Таций – осколком солнечного диска; для ученика Аристотеля Клеарка она была гладко отполированным зеркалом, отражающим воды океана,

jestliže konečně jiní ji považovali jen za shluk výparů Země nebo za kouli poloohnivou, pololedovou, která se otáčí kolem své osy, vytušilo několik vědců pomocí důvtipných pozorování přes nedostatek optických přístrojů většinu zákonů, kterým hvězda noční podléhá.
→а многие другие полагали, что она лишь скопление паров, выдыхаемых Землею, или же шар, вращающийся вокруг своей оси и состоящий наполовину из огня, наполовину изо льда. Однако и в глубокой древности некоторые астрономы подметили в Луне свойства, которые в наши дни подтверди- ла наука.

Tak prohlásil roku 460 před Kristem Thales Milétský, že Měsíc je osvětlován Sluncem.
→Так, например, Фалес Милетский за 460 лет до р. X. высказал мнение, что Луна получает свой свет от Солнца,

Aristarchos ze Sámu vysvětlil pravdivě měsíční fáze. Kleomenes učil, že Měsíc svítí odraženým světlem.
→а Аристарх Самосский правильно объяснил ее фазы. Клеомен учил, что Луна сияет отраженным светом.

Chaldejec Berosus objevil, že doba, za kterou se Měsíc otočí kolem své osy, se rovná době, za kterou oběhne kolem Země, a tak vysvětlil, proč Luna ukazuje stále touž tvář.
→Халдей Бероз открыл, что продолжительность обращения Луны вокруг своей оси равна продолжительности ее обращения вокруг Земли, откуда следует, что Луна постоянно обращена к Земле одной и той же стороною.

Konečně dvě stě let před křesťanskou érou poznal Hipparchos některé nerovnosti v zdánlivých pohybech zemské družice.
→Наконец, Гиппарх за два века до христианской эры обнаружил известную неравномерность в видимом движении спутника Земли.

Později byla tato rozmanitá pozorování potvrzena a posloužila novým hvězdářům.
→Все эти открытия с течением времени подтвердились и сослужили службу астрономам последующих веков.

Hipparchovy poznatky o nerovnostech, jež Měsíc při svém oběhu po zakřivené dráze jeví vlivem Slunce, doplnili v druhém století Ptolemaios a v desátém století Arab Abulfeda.
→Птоломей во II веке и араб Абуль-Вефа – в Х дополнили наблюдения Гиппарха, объяснив неравномерность движения Луны тем, что орбита ее под воздействием Солнца принимает волнообразные очертания.

Později v patnáctém století Koperník a v šestnáctém Tycho de Brahe dokonale objasnili soustavu světa i úlohu, kterou v souboru nebeských těles hraje Měsíc.
→Затем Коперник в XV веке и Тихо Браге – в XVI подробно описали Солнечную систему и роль Луны в системе небесных тел.

V té době byly jeho pohyby takřka určeny, ale málo se vědělo o jeho fyzikálním složení. Tehdy vysvětlil Galiko světelné jevy, vznikající v některých fázích, existencí hor, jejichž průměrnou výšku odhadl na čtyři tisíce pět set sáhů.
→Но если в эту эпоху уже известны были законы движения Луны, то физическое ее строение оставалось еще загадкой. Однако Галилей объяснил световые явления, повторяющиеся при некоторых лунных фазах, тем, что на Луне имеются горы, среднюю высоту которых он определил в 4500 туазов.

Po něm gdanský hvězdář Hevelius snížil nejvyšší výšky na dva tisíce šest set sáhů, ale jeho kolega Riccioli je opět zvýšil na sedm tisíc sáhů.
→Позже данцигский астроном Гевелий низвел высоту этих гор до 2600 туазов, но его итальянский собрат Риччиоли снова повысил их до 7 тысяч туазов.

Koncem osmnáctého století Herschel, ozbrojený mohutným teleskopem, omezil neobyčejně předchozí údaje. Dal největším horám tisíc devět set sáhů a průměrnou výšku různých kopců stanovil na pouhých čtyři sta sáhů.
→В конце XVIII века Гершель при помощи сильного для того времени телескопа значительно снизил эти цифры. Он утверждал, что высочайшие вершины Луны имеют не более 1900 туазов в вышину, а средняя высота лунных гор всего каких-нибудь 400 туазов.

Ale i Herschel se mýlil a bylo potřeba pozorování Schrotera, Louvilla, Halleye, Nasmythe, Bianchiniho, Pastorfa, Lohrmanna, Gruithuysena a zejména trpělivých studií pánů Beera a Madlera, aby byla otázka rozřešena s konečnou platností.
→Но и Гершель заблуждался. Вопрос изучали затем Шретер, Лувилль, Галлей, Несмис, Бианчини, Пасторф, Лорман, Грюйтгейзен. Их труды, а в особенности долголетние наблюдения Бэра и Мэдлера, привели к окончательному разрешению этого вопроса.

Zásluhou těchto vědců je dnes výška měsíčních pohoří dokonale známa. Pánové Beer a Madler změřili tisíc devět set pět hor, z nichž šest přesahuje dva tisíce šest set sáhů a dvaadvacet dva tisíce čtyři sta sáhů.
→Благодаря этим ученым в настоящее время точно установлена высота лунных гор. Бэр и Мэдлер измерили 1905 лунных вершин, причем оказалось, что высота шести гор превышает 2600 туазов, а высота двадцати двух превышает 2400 туазов. Nejvyšší vrchol ční nad povrch Měsíce do výše tří tisíc osmi set jednoho sáhu.
→Высочайшая же вершина возвышается над лунной поверхностью на 3801 туаз.

Průzkum Měsíce se zároveň doplňoval, hvězda vypadala jako posetá krátery a každým pozorováním se potvrzovala její po výtce sopečná povaha.
→Постепенно выяснились и другие подробности строения Луны: поверхность ее оказалась испещренною кратерами потухших вулканов, и наблюдения подтвердили общий вулканический ее характер.

Z toho, že při zákrytech hvězd Měsícem nenastává u jejich paprsků žádná refrakce, se usoudilo, že Měsíc nemá téměř žádnou atmosféru.
→Затем было установлено отсутствие преломления возле ее поверхности световых лучей, идущих от планет, закрытых ее диском.

A protože tam není vzduch, není tam ani vody.
→Отсюда следовало, что на Луне нет воздуха, а стало быть, нет и воды.

Tak se ukazovalo stále jasněji, že Selenité k životu za takových podmínek potřebují zcela zvláštní ustrojení a že se musí podivuhodně lišit od Pozemšťanů.
→Таким образом, если и существуют селениты, то, чтобы жить в таких условиях, они должны иметь совершенно особую организацию и сильно отличаться от обитателей Земли.

Konečně zásluhou nových metod prozkoumávaly neúnavně Měsíc zdokonalenější přístroje a nenechaly na jeho tváři ani místečko neprobádané, přestože měří dva tisíce jedno sto padesát mil v průměru,
→Мало-помалу благодаря новейшим методам наблюдения и усовершенствованным приборам были обследованы все уголки лунной поверхности, несмотря на значительную ее величину: весь диаметр Луны равен 2150 милям,

přestože jeho povrch zabírá jednu třináctinu povrchu zemského, přestože jeho objem je jedna čtyřicetidevítina zemského sféroidu, žádné z jeho tajemství však nemohlo uniknout zraku astronomů a tito obratní vědci svá úžasná pozorování ještě prohlubovali.
→поверхность ее лишь в тринадцать раз меньше земной, а объем ее в сорок девять раз меньше объема земного шара. Тем не менее от зорких глаз астрономов не ускользнула ни одна из лунных тайн, и неутомимые ученые продолжали вести свои замечательные наблюдения.

Tak si všimli, že na některých částech kotouče se za úplňku objevuje bílé rýhování a za fází černé rýhování.
→Так, например, они подметили, что во время полнолуния лунный диск местами покрыт белесоватыми полосами, которые во время других фаз Луны кажутся черными.

Když je podrobili přísnějšímu zkoumání, dokázali určit přesně povahu těchto čar.
→При более тщательном изучении было установлено, что эти полосы не что иное, как длинные узкие борозды с параллельными краями,

Jsou to dlouhé úzké žleby, vyhloubené mezi rovnoběžnými okraji, ústící většinou na obvodu kráterů, dosahují délky deseti až sto mil a šířky osmi set sáhů.
→примыкающие большей частью к кратерам; длина этих борозд от десяти до ста миль, а ширина – до восьмисот туазов.

Hvězdáři je nazvali brázdy, ale to bylo vše, na co se zmohli. Otázku, jsou-li nebo nejsou-li tyto brázdy vyschlými koryty dávných řek, nedovedli uspokojivě vyřešit.
→Единственное, что могли сделать астрономы, – это назвать их лунными трещинами. До сих пор еще не решен вопрос, представляют ли они собою русла высохших рек или имеют другое происхождение.

Američané proto pevně doufali, že jednoho krásného dne tento geologický fakt rozřeší.
→Поэтому американцы поставили себе, между прочим, целью выяснить это явление лунной геологии. Slibovali si také, že prozkoumají řadu rovnoběžných valů, jež na povrchu Měsíce odhalil Gruithuysen, učený mnichovský profesor, který je považoval za soustavu opevnění vybudovanou selenskými inženýry.
→Интересовало их также происхождение параллельных валов, обнаруженных в некоторых местах лунной поверхности мюнхенским профессором Грюйтгейзеном, который считал их системой укреплений, построенных лунными инженерами.

Tyto dva body, dosud nejasné a jistě ještě mnoho jiných, nemohly být definitivně rozřešeny, dříve než bude dosaženo přímého spojení s Měsícem.
→Эти два темных вопроса и, конечно, целый ряд других могли быть окончательно разрешены учеными лишь после путешествия на Луну.

Co se intensity měsíčního světla týče, v tom ohledu se už nikdo nic nového nemohl dovědět, každý věděl, že měsíční světlo je třistatisíckrát slabší než sluneční
→Вопрос о лунном свете можно считать окончательно вы- ясненным; известно, что напряженность его в триста тысяч раз меньше силы солнечного света

a že jeho teplo nepůsobí na teploměry patrným způsobem, jev známý pod jménem „popelavý svit“
→и что лунные лучи не оказывают заметного действия на термометры. Что касается явления, известного под названием «пепельного света»,

se pak vysvětluje přirozeně účinkem slunečních paprsků odrážených Zemí na Měsíc, jež jako by doplňovaly měsíční kotouč v době, kdy se objevuje v podobě srpku ve své první a poslední fázi.
→то оно возникает вследствие отражения солнечных лучей от земной поверхности по направлению к Луне; этот пепельный свет дополняет яркий видимый полукруг месяца до полного диска во время первой и последней фазы Луны.

Takový tedy byl stav vědomostí o družici Země, když si Gun-Club předsevzal doplnit ho se všech hledisek: kosmografického, geologického, politického a mravního.
→Такова была в общих чертах сумма человеческих знаний о спутнике Земли, когда «Пушечный клуб» поставил себе целью восполнить сведения о Луне со всех точек зрения – космографической, геологической, политической и моральной.

- VI -

CO SE VE SPOJENÝCH STÁTECH MUSÍ VĚDĚT A CO SE UŽ NESMÍ VĚŘIT
→О том, чего невозможно не знать, и о том, чему больше непозволительно верить в Соединенных Штатах

Bezprostředním výsledkem Barbicanova návrhu bylo, že se na pořad dne dostala všechna astronomická fakta týkající se Měsíce.
→Предложение Барбикена сразу возбудило самый живой интерес ко всем астрономическим вопросам, касающимся ночного светила.

Každý se je jal usilovně studovat. Vypadalo to, jako by se Luna po prvé zjevila na obzoru a jako by ji dosud nikdo na obloze nebyl zahlédl. Přišla do módy, stala se sensací dne, a přece se jevila stejně skromná, byla zařazena mezi „hvězdy“, a přece nezpychla.
→Все принялись ревностно их изучать. Могло показаться, что Луна впервые появилась на горизонте, что раньше никто не видел ее и не замечал.

Noviny oprášily staré anekdoty, v nichž toto „Slunce vlků“ vystupovalo, připomněly vliv, který mu přisuzovala nevědomost prvotních věků, opěvaly je ve všech tóninách, div že necitovaly jeho výroky, celá Amerika byla zachvácena selenománií.
→Газеты тотчас стали угощать своих читателей старинными анекдотами, касавшимися «волчьего солнца»; припомнили, какое значение приписывали ей в древние времена, когда царило невежество; воспевали ее на все лады; казалось, еще немного – и начнут цитировать ее крылатые словечки. Америка была охвачена настоящей «селеноманией».

Vědecké časopisy se pak odborněji zabývaly otázkami, které se týkaly podniku Gun-Clubu, uveřejnily dopis cambridgeské hvězdárny, komentovaly ho a bez výhrad schválily.
→Со своей стороны, научные журналы уделили особое внимание вопросам, связанным с предприятием «Пушечного клуба»; они перепечатали письмо Кембриджской обсерватории, подробно его разъяснили и всецело одобрили.

Zkrátka už ani nejnevzdělanějšímu Yankeeovi nebylo povoleno neznat jediný z faktů vztahujících se k jeho družici a ani ta nejomezenější stará mistress už nesměla připouštět nějaké pověrčivé bludy na jeho úkor.
→Одним словом, скоро даже для самого невежественного янки стало невозможным не знать чего-либо касавшегося спутника Земли, и даже самые ограниченные старые миссис должны были отказаться от суеверий на ее счет.

Věda – k nim přicházela ve všech podobách, vnikala do nich očima ušima, nebylo možno být oslem… v astronomii.
→Научные сообщения сыпались на них со всех сторон; эти сведения проникали им в мозг через уши и глаза; невозможно было оставаться ослом… в астрономии.

Do té doby nevědělo mnoho lidí, jak mohla být vypočtena vzdálenost, která odděluje Zemi od Měsíce.
→До того времени многие не понимали, как можно изме- рить расстояние от Земли до Луны.

Noviny využily příležitosti, aby jim vysvětlily, že tato vzdálenost se zjišťuje měřením paralaxy Měsíce.
→Но тут газеты и журналы воспользовались случаем и разъяснили, что для этого достаточно измерить параллакс Луны.

Když se zdálo, že je slovo paralaxa udivuje, bylo jim řečeno, že je to úhel, který svírají dvě přímky vedené z obou konců zemského poloměru k Měsíci.
→Тем, кому слово «параллакс» казалось слишком мудреным, растолковали, что этоугол между двумя прямыми линиями, проведенными от обоих концов радиуса Земли к центру Луны.

Jestliže zapochybovali o dokonalosti této metody, bylo jim dokázáno, že hvězdáři nejenže určili střední vzdálenost Měsíce na dvě stě třicet čtyři tisíc tři sta čtyřicet sedm mil (384 400 kilometrů), ale že se přitom nezmýlili ani o sedmdesát mil (112 km).
→Наконец, чтобы рассеять все сомнения, немедленно сообщили, что таким способом среднее расстояние от Земли до Луны определяется в 234 347 миль, причем ошибка не превышает 70 миль.

Těm, kdo nebyli obeznámeni s pohyby Měsíce, noviny denně dokazovaly, že Měsíc vykonává dva rozdílné pohyby:
→To those who were not familiar with the motions of the moon, they demonstrated that she possesses two distinct motions,

jednak se otáčí kolem své osy, jednak obíhá kolem Země, oba tyto pohyby se dějí za stejnou dobu, totiž dvacet sedm a jednu třetinu dne.
→одно – вращение ее вокруг своей оси, другое – обраще- ние вокруг Земли, причем полный оборот в обоих случаях совершается в одинаковый срок, а именно – в 27 1/3 суток.

Rotační (otáčivý) pohyb vytváří na povrchu Měsíce den a noc, jenže za lunární měsíc se vystřídá jen jeden den a jedna noc, protože každý den a každá noc trvá tři sta padesát čtyři a jednu třetinu hodiny.
→Но, на ее счастье, поверхность, обращенная к Земле, освещается нашей планетой, свет которой равен по силе свету четырнадцати лун. Что касается другой, не видимой нами стороны Луны, то там, разумеется, в течение 354 ночных часов царит полная темнота, если не считать бледного света небесных светил.

Strana přivrácená k zeměkouli má to štěstí, že ji Země osvětluje s intensitou, která se rovná světlu čtrnácti Lun.
→Это явление зависит от того, что время обращения Луны вокруг своей оси точно совпадает с продолжительностью ее оборота вокруг Земли;

Přirozeně druhá strana, vždy neviditelná, má tři sta padesát čtyři hodiny plné noci, mírněné jen oním „bledým jasem, jenž se line z hvězd“.
→Это явление зависит от того, что время обращения Луны вокруг своей оси точно совпадает с продолжительностью ее оборота вокруг Земли;

Tento jev je způsoben jedině tím, že oba pohyby, otáčivý i oběživý trvají naprosto stejně dlouho, podle Cassiniho a Hersthela je to úkaz společný družicím Jupiterovým a velmi pravděpodobně i všem ostatním satelitům.
→как установили Кассини и Гершель, точно такое же явление наблюдается и у спутников Юпитера. Весьма вероятно, что оно существует и у всех планетных спутников.

Někteří duchové, plní dobré vůle, ale trošinku natvrdlí, nejprve nechápali, že Měsíc při svém oběhu ukazuje Zemi neměnně stále touž tvář proto, že se v témž časovém úseku otočí kolem své osy.
→Нашлись, впрочем, малоподатливые, хотя и доверчивые умы, которые вначале не могли понять, что Луна, всегда об- ращенная к нам одною и тою же стороною, совершая оборот вокруг Земли, за это время обернется и вокруг оси.

Takovým lidem se říkalo: „Běžte do jídelny a obejděte kolem stolu tak, abyste se stále dívali na jeho prostředek.
→Таким людям говорили: «Пойдите в свою столовую и начните обходить круглый обеденный стол таким образом, чтобы все время смотреть на его центр.

Až svou okružní cestu skončíte, otočíte se kolem své osy, protože váš zrak proběhl postupně všemi body pokoje.
→Когда вы окончите свою круговую прогулку, то увидите, что за это время вы сделали полный оборот вокруг себя, потому что ваш глаз последовательно обошел все стороны комнаты.

Tak tedy, pokoj je nebe, stůl Země a Měsíc to jste vy!“ A oni odcházeli nadšeni přirovnáním.
→Ну так вот: столовая – это небо, стол – Земля, а вы сами были Луной!» И они приходили в восторг от этого сравнения.

Měsíc tedy ukazuje Zemi stále touž tvář, pro přesnost je nutno dodat, že následkem jistých výkyvů ze severu na jih a ze západu na východ zvaných „librace“, lze zahlédnout trochu víc jak polovinu jeho kotouče, totiž padesát devět procent jeho povrchu.
→Итак, Луна показывает Земле всегда одну и ту же сторону; для точности нужно добавить, что вследствие либрации Лу- ны, то есть небольших ее качаний с севера на юг и с запада на восток, люди видят немногим больше половины лунной поверхности, а именно – пятьдесят семь сотых.

Když toho o otáčivém pohybu Měsíce věděli nevzdělanci stejně jako ředitel cambridgeské hvězdárny, velmi se znepokojili pro jeho oběživý pohyb kolem Země a dvacet vědeckých revuí jim rychle poskytlo poučení.
→После того как рядовой американец приобретал такие же познания, как директор Кембриджской обсерватории, по вопросу о вращении Луны вокруг своей оси, – он начинал живейшим образом интересоваться вращением Луны вокруг Земли, и тут десятки научных журналов спешили ему на помощь.

Dozvěděli se tak, že na oblohu s jejím nekonečnem hvězd se můžeme dívat jako na nesmírný číselník, po němž se Měsíc prochází a ukazuje správný čas
→Он узнавал тогда, что небо с его бесчисленными звездами можно сравнить с громадным циферблатом, по которому ходит Луна, указывая точное время обитателям Земли;

„všem Pozemšťanům, že tento pohyb Luny způsobuje její různé fáze, že Měsíc je v úplňku, je-li vůči Slunci v oposici, to jest leží-li všechny tři hvězdy v téže přímce, při čemž uprostřed je Země,
→что от движения ночного светила зависят ее фазы; что полную Луну мы видим тогда, когда она бывает в «противостоянии» с Солнцем относительно Земли, то есть когда все три светила находятся на одной линии, причем Земля между Солнцем и Луной,

že Měsíc je v novu, je-li vůči Slunci v konjunkci, to jest nalézá-li se mezi ním a Zemí“, konečně že je Měsíc v první nebo poslední čtvrti, svírá-li se Zemí a se Sluncem pravý úhel, v jehož vrcholu se nalézá.
→что новолуние происходит тогда, когда Луна находится в соединении с Солнцем, то есть становится между ним и Землей, и, наконец, что Луна бывает в первой или последней четверти, когда линии, идущие от центра Луны к центрам Солнца и Земли, образуют между собой прямой угол.

Někteří důvtipní Yankeeové z toho pak vyvodili ten důsledek, že zatmění se může uskutečnit jen v období konjunkce nebo oposice, a uvažovali správně.
→Отсюда сообразительный янки мог и собственным умом дойти до заключения, что затмения Солнца и Луны возможны лишь в тех случаях, когда Луна находится в соединении или противостоянии с Солнцем.

Když je v konjunkci, může Měsíc zatemnit Slunce, kdežto je-li v oposici, může zase Země zatemnit Měsíc, a k těmto zatměním nedochází dvakrát měsíčně jen proto, že rovina, po které se Měsíc pohybuje, odchyluje se od ekliptiky, jinak řečeno od roviny, po níž se pohybuje Země.
→Действительно, во время соединения Луны с Солнцем Луна может его затмить, а во время противостояния трех светил Земля может вызвать лунное затмение; и если затмения не происходят регулярно два раза в лунный месяц, то это потому, что плоскость орбиты Луны несколько наклонна по отношению к плоскости эклиптики, то есть земной орбиты.

Co se týče výšky, které může Luna dosáhnout nad obzorem, řekl dopis cambridgeské observatoře v tom směru všechno.
→Что касается вопроса о возможной для Луны высоте над земным горизонтом, то исчерпывающий ответ давало письмо Кембриджской обсерватории.

Každý věděl, že se tato výška mění podle zeměpisné šířky místa pozorování.
→Jeder wußte, daß diese Höhe sich nach dem Breitegrad des Beobachters ändert. Avšak jediné oblasti zeměkoule, kde Měsíc prochází nadhlavníkem, to jest kde se Měsíc ocitá přímo nad hlavou svých pozorovatelů, se nutně nacházejí mezi dvacátou osmou rovnoběžkou a rovníkem.
→Однако Луна может достигать зенита, то есть оказаться прямо над головой, лишь для наблюдателей, находящихся между 28° северной широты и 28° южной широты.

Odtud vyplynulo důležité doporučení, konat pokus v libovolném bodě této části světa, aby střela mohla být vypálena kolmo a mohla tak rychleji uniknout působení tíže.
→Hence the importance of the advice to try the experiment upon some point of that part of the globe, in order that the projectile might be discharged perpendicularly, and so the soonest escape the action of gravitation.

Byla to základní podmínka pro zdar podniku, a proto neustále živě zajímala veřejné mínění.
→Это указание было очень существенно для успеха всего предприятия, и данный вопрос занимал все умы.

Co se křivky týče, po níž Měsíc obíhá kolem Země, osvětlila cambridgeská hvězdárna dostatečně i nevzdělancům ze všech států, že tato čára je uzavřená křivka, ne kružnice, ale elipsa, v jejímž jednom ohnisku leží Země.
→После разъяснений Кембриджской обсерватории даже по- следние невежды узнали, по какой именно линии Луна дви- жется вокруг Земли, а именно, что она описывает не круг, а эллипс, причем Земля находится в одном из его фокусов.

Tyto eliptické dráhy jsou společné všem planetám i všem satelitům a racionální mechanika dokazuje jasně, že jinak tomu být nemůže.
→Все другие планеты и их спутники также движутся по эллиптическим орбитам, и теоретическая механика неоспоримо доказывает, что иначе и быть не может.

Rozumělo se samo sebou, že Měsíc v apogeu je dále od Země a že se k ní přibližuje v perigeu.
→It was also well understood that it is farthest removed from the earth during its apogee, and approaches most nearly to it at its perigee.

To tedy každý Američan – volky nevolky – věděl, to tedy nikdo, kdo si nechtěl zadat, nemohl nevědět.
→Such was then the extent of knowledge possessed by every American on the subject, and of which no one could decently profess ignorance.

I když se však tyto pravdivé poznatky rychle rozšířily, nebylo snadné vykořenit mnoho bludů, jisté ilusorní obavy.
→Но если эти астрономические истины распространились быстро и легко, то довольно трудно оказалось искоренить целый ряд заблуждений и необоснованных суеверных страхов.

Tak na příklad někteří lidičkové tvrdili, že Měsíc je bývalá kometa, která probíhajíc na své protáhlé dráze kolem Slunce, dostala se do blízkosti Země a byla zadržena v jejím okruhu přitažlivosti.
→Так, например, иные почтенные господа утверждали, что Луна некогда была кометою, которая, обращаясь вокруг Солнца по вытянутой орбите, чересчур приблизилась к Земле и попала в сферу ее притяжения.

Tak chtěli tihle salonní hvězdáři vysvětlit sežehlý vzhled Měsíce, nenapravitelné neštěstí, z něhož vinili Slunce a pro něž se hněvali na zářivou hvězdu.
→Этой теорией доморощенные астрономы пытались объяснить опаленный, обгорелый вид Луны, непоправимое несчастье, ответственность за которое они возлагали на Солнце.

Avšak když byli upozorněni na to, že komety mají ovzduší a Měsíc je má jen velmi málo nebo vůbec ne, nezmohli se na odpověď.
→Но когда им указывали, что у комет есть атмосфера, а у Луны ее нет, – они не знали, что возразить.

Jiní – z rodu straš pytlů – projevovali o Měsíc jisté obavy: slyšeli vykládat, že ve srovnání s pozorováním učiněným už v době kalifů se oběživý pohyb Luny do jisté míry zrychluje.
→Другие обыватели, из трусливого десятка, высказывали опасения насчет местопребывания Луны: они краем уха слышали, что из сравнения наблюдений, сделанных во времена калифов, с позднейшими оказалось, что движение Луны вокруг Земли несколько ускорилось.

Vyvozovali z toho – ostatně velmi logicky –, že zrychlení pohybu musí odpovídat zmenšení vzdálenosti obou hvězd a že bude-li se tento zjev do nekonečna opakovat, Měsíc nakonec jednoho dne spadne na Zemi.
→Отсюда следовал совершенно правильный логический вывод, что это ускорение должно привести к уменьшению расстояния между двумя светилами, и в конце концов Луна неизбежно упадет на Землю.